навсегда останется. К его приходу нужно подготовиться, хотя бы морально.

Себя оглядываю — бежевый домашний костюм, топ и широкие длинные штаны. Пойдет. В зеркало быстрый взгляд, потом на дочь — в любопытные карие глаза. Целую. Целую. Целую ее в сладкие щеки.

— Неужели это папа? — Стараюсь, чтобы голос звучал максимально бодро.

Дочка радуется. Это слово она знает прекрасно.

А мне дурно! Тошнота у горла и легкое головокружение. Любить Максима — это болезнь, как испытывать страсть к недоступной рок-звезде из телика. Позорная хроническая болезнь. Знать, что считает себя лучше, что с другими развлекается. И самое страшное — понимать, что однажды его линия жизни пересечется с линией особенной женщины и в его глазах вспыхнут такие же искры счастья, как сейчас плещутся в глазах Виты.

Просто чувствовать его заботу каждый день. Встречать дома. Моменты, эпизоды. Семья — как мыльный пузырь. Каждую минуту я знаю, что это временно, что я просто оказалась на той яхте и он женился по залету. То злюсь на него, ненавижу искренне, всем сердцем, всей душой, как было перед родами. То… ошеломительно скучаю.

Ну дура дурой! Деревенская.

Стараюсь быть гордой, независимой. Не какой-то там половой тряпкой, о которую он бы регулярно вытирал ноги, а та и рада, потому что больше ничего не умеет.

Я учусь быть личностью. У меня хороший учитель.

Но внутри — просто ад. Иногда мне кажется, что я люблю мужа до смерти. Просто лежу лицом в подушку и терплю это. Вспоминаю, как любил, как целовал нежно, жарко, как брал в постели. Вспотел тогда — думала, волнуется. Боже! В итоге с его стороны будто и не было ничего, словно он снова оказался под трином. С моей — каждое ощущение в память въелось.

Когда я думаю, что его при нашей близости тошнило, умереть хочется. Я тогда растворяюсь в воздухе, не дышу. А когда эти мысли отбрасываю, лежу и тоскую. Понимая, что тряпка. Та самая, половая. Стыдно до смерти, потому что Максим Одинцов никогда бы по собственной воле не выбрал в жены убожество.

Выключаю воду. Обняв дочку, выпрямляю спину и чинно спускаюсь на первый этаж. Кое-что в новой жизни я усвоила определенно — есть вещи, которые не входят в зону нашей ответственности, и повлиять на них мы не можем. Отвечаем только за свое собственное поведение. Как сказал Аристотель, мы есть то, чем мы заняты.

Поэтому я веду себя как жена депутата, как достойная мать его дочери. Моя совесть чиста кристально, только с такой совестью и можно — выстоять. Именно это — зона моей ответственности.

Максим вешает пальто в шкаф, гладит Луну. Увидев нас, улыбается.

Злит до трясучки.

— А вот он где, папа наш! Вот он приехал! — весело говорю я. Нижняя губа чуть дергается.

Он не замечает.

— Привет! — бросает нам. — Вита, у меня руки холодные. — Быстро растирает, дышит.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Дочка уже тянется, хныкает, плачет. Он берет ее наконец.

— Ага! Говорил же, что холодные.

У Виты такое лицо — просто шок. Детский, искренний, как будто крошку ни за что обидели. От кого от кого, а от отца не ожидала, сладкая, что и правда будет холодно!

Не можем сдержаться и вместе с Максимом хохочем. Ну что за девочка, такая естественная во всех своих реакциях.

Переглядываемся. Делим еще один до боли трепетный момент на двоих. Тот самый, который, может, и забудется, но в сердце останется. У нас их много, таких моментов. Мы делим воспитание дочки поровну.

— Ужин я не готовила, — говорю быстро. — Думала, будешь поздно.

— Моя же очередь купать. Ошибся, Аня?

— Нет, твоя. Но…

— Тогда доставку закажу. — Максим достает мобильный, набирает номер ближайшего ресторана.

Я пытаюсь как-то понять по нему, был с другой или нет. Если признаки нахожу, — аромат духов, например, на одежде, — сторонюсь несколько дней. Невыносимо, грязно. Не только ему от меня тошно, Максим довел это чувство до взаимности.

— Да, здравствуйте, доставку хочу заказать. — Поднимает глаза на меня. — Ты будешь что-нибудь?

Отрицательно качаю головой. Его демонстративная забота обо мне всегда и во всем — действует опустошающе.

Максим перечисляет постоянный набор блюд, добавляет салат с креветками, — это для меня, это я люблю, — благодарит и кладет трубку. Я же зову дочку на руки:

— Вита, иди к маме. Пусть папа спокойно помоется.

— От меня так сильно несет? — спрашивает он с усмешкой. Шутит, наверное.

Пожимаю плечами.

— После твоих политических совещаний лучше освежиться, — расплываюсь в улыбке.

Максим отводит глаза.

Господи. Дай. Сил.

— Окей. Как у тебя день прошел? — спрашивает.

У него хорошее настроение, мои подколы он игнорирует.

Поднимается на второй этаж с дочкой на руках, я следом. Вита по привычке тянется в ванную, но он тормозит, болтая, что сегодня первый. Усаживает Виту на свою кровать, вручает погремушку. Сам достает трико из шкафа, свежую белую майку.

— Мы играли в тряпочки. Представляешь, она уложила машинку спать и накрыла одеялом.

— Да ладно?

— Да! Запомнила, как мы ее укрываем, и догадалась. Тот красный мерс, который ты купил, помнишь? А куклой била по полу.

Максим опускается на колени, облокачивается на кровать и любуется.

— Мой островок адекватности и доброты в этом убогом мире. Подрастешь — куплю тебе такой мерс, тебе пойдет.

А я, значит, езжу на «Киа».

— Марат не обидится? — шучу.

Марат — это его приятель-дилер, у которого сеть автосалонов и который всех друзей пытается усадить на корейцев.

— Придется с ним разругаться, — улыбается Максим, поддерживая легкий тон. — На видео не засняла, Ань? — уточняет с искренней надеждой.

Ему настолько важны все эти моменты, что он действительно смотрит все видео, которые я снимаю за день и отправляю ему.

И я снова сметана. Это какой-то особый вид счастья, когда муж так сильно любит ребенка. В такие минуты я действительно счастлива.

— Не успела, она потом в рот ее. Радость была недолгой.

Вита не перестает улыбаться папе, а я… им обоим.

Максим — мой недосягаемый Дэн Рейнольдс[1][Дэн Рейнольдс — солист группы Imagine Dragons и абсолютный краш)], который через день приезжает домой пораньше, чтобы искупать дочку. Который ко мне хорошо относится. Действительно хорошо.

И который безропотно идет в душ. А потом, переодевшись в домашнее, набирает с Витой ванну в большом санузле. Я же… прихожу в его ванную, чтобы собрать грязную одежду. Стиркой в семье занимаюсь я. После того как испортила пару его кашемировых свитеров, научилась выбирать нужные режимы на машинке.

Отношу вещи в прачечную. Когда оказываюсь наедине с собой, наклоняюсь и украдкой