бывает, я мечтала о карьере — и мамой стала. А Папуша всю жизнь стремилась к большой семье — и ждет субботы, чтобы понянчиться.

— Нравится браслетик, шей? Подрастешь, научу плести такие и еще лучше, — воркует Папуша с Витой, та слюнявит подарок ручной работы. — Это браслет на удачу и крепкое здоровье.

— Еще и красивый, — говорю я искренне. — У Максима, кстати, был похожий, когда мы познакомились. Он случайно порвался, я нашла… Хотела ему отдать, но потеряла.

Папуша снова хмурится, в такие моменты она выглядит очень взрослой, и я вспоминаю, что сестра Максима старше почти в два раза.

— Не ты ли ему плела? — переспрашиваю.

Она закатывает глаза, и наступает моя очередь обеспокоенно нахмуриться. Но тон поддерживаю беззаботный:

— Только не говори, что он сам!

— Не сам, конечно. — Папуша ругается на цыганском, зло, обидно. Потом берет себя в руки и улыбается: — Неважно. Мне уже ехать скоро, ну где Макс! Напишу. — Она достает мобильник.

— Расскажешь, может? Это был подарок одной из бывших Максима?

— Да, одной из бывших.

Видимо, цыганки. Интересно.

От скуки я открываю сообщение от Жана Рибу. Новое. Перечитываю. Он сообщил утром, что меня ждет сюрприз. Вот-вот должны опубликовать в модном французском журнале мои фотографии, которые мы сделали еще весной. Никому не известная русская модель… тут пятьдесят на пятьдесят, но хочется надеяться, что авторитет Жана сыграет роль, и меня и мое интервью опубликуют на какой-нибудь предпоследней странице в крошечной колонке. Это будет шикарный вклад в портфолио.

— Молчит, зараза, — психует Папуша. — Мне надо насчет Эли с ним поговорить. Во сколько он утром уехал? В пять?

Пожимаю плечами и говорю уклончиво:

— Не помню, мы спали.

— Аня… — Папуша прерывается на то, чтобы зацеловать и развеселить Виту, потом продолжает: — Аня, Максим не ночевал дома?

— Вчера вечеринка была у его друга, Георгия Басова. — Это правда, я видела в соцсети фотографии. — Макс выпил и решил остаться в московской квартире.

— Продать вам ее надо. Нехорошо, что у женатого мужика есть пустая квартира.

Я быстро опускаю глаза, и Папуша, занервничав, тараторит:

— Дома потому что надо ночевать! Блин, прости, я расстроила тебя?

— Да ничего. Я не расстроилась.

Она смотрит внимательно:

— А ты почему не поехала?

— Так у меня Вита.

— Написала бы мне, я бы посидела.

Да потому что меня никто не звал, потому и не поехала! Не вписалась в круг Одинцова официантка с мальчишника. Вслух же чинно отвечаю:

— Спасибо, Папуш, может, позже. Вита пока засыпает только со мной, я издергалась бы на этом празднике. Лишние нервы. Максим выспится, сходит в зал и приедет, куда денется? Я ему скажу, что ты хотела поговорить об Эле.

В этот момент мы обе слышим, как открываются ворота. Максим приехал.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Привычное напряжение сковывает тело. Когда он написал вчера, что остается в городе, я тут же полезла по страницам его знакомых. Увидела фотки с праздника и все поняла. Но ссориться не стала.

Они меня не приняли. Может, выбрали сторону Олеси, а может, просто не понравилась. Кстати, была ли на том празднике Олеся? Наверное, да…

Настроение портится. Я смотрю на тарелку, остатки омлета доесть бы, но аппетит пропал. Ревность — блюдо, которое дарит абсолютную сытость.

Папуша тем временем отпускает Виту, и дочка, уже сообразив, что скоро придет папа, летит на четвереньках встречать. Кошка соскакивает с подоконника и несется следом, аж заносит ее на повороте. Папуша с громким смехом замыкает троицу!

Я улыбаюсь до ушей!

Добравшись до шкафа, Вита хватается за дверцу и деловито приподнимается на коленях. Вот-вот встанет она у нас. Луна присаживается рядом.

Хлопает дверь. Максима я не вижу, но слышу голос:

— Привет! О, как вас много.

Голос звучит приветливо, однако сразу понимаю: что-то не то. Не в духе. Брак фиктивный, а мужа я выучила, словно он мой.

Макс бросает пару слов сестре, подхватывает Виту на руки, гладит быстро кошку.

Прошлым утром мы немного повздорили. Он был в хорошем настроении, я приготовила тосты с авокадо, сыром и соленой рыбой. Максим сварил кофе. Мы отошли после ссоры с вином, он всю неделю приезжал домой вовремя. И я закинула удочку, спросив про Неделю моды в Париже. Макс ответил, что отпуска у него в это время не будет и что дочку он со мной не отпустит точно.

«Как же я ее оставлю, если она грудная?» — уточнила я.

Он ответил: «Полагаю, никак».

— Папуша, возьми Виту и сходите наверх, поиграйте, пожалуйста. — Слова вежливые. Сухие.

— Нам нужно поговорить об Эле…

— Мама позвала на ужин, там обсудим Элю, — перебивает Максим по-доброму. — Сестра, выполни мою просьбу.

— Очевидно, что я хочу поговорить с тобой до ужина!

— Папуша, потом, — чуть нажимает он. — Дай мне поговорить с женой без свидетелей.

Я как-то сразу подбираюсь, размышляя, о ком пойдет речь. Опять Кирилл натворил дел?

Принимаю милый вид, будто Макс не перечеркнул вчера в очередной раз мою мечту и не веселился с друзьями, пока я с дочкой дома.

— Ты капец каким невозможным стал! Ману, даже папа таким никогда не был! Ну что ты за человек-то такой! — бурчит Папуша, наступая ему на пятки. — Не трогай жену, всю ночь где-то шлялся, явился с перегаром и претензией! Я тебе не позволю!

Максим же быстрым шагом вторгается в кухню. Сразу ко мне направляется, да так решительно, что я напрягаюсь всем телом, словно он мне физически что-то хочет сделать.

— Как спалось, милый? — невинно улыбаюсь.

Он абсолютно трезвый, в глазах ни намека на похмелье.

— Будешь завтракать? — Ни дать ни взять идеальная цыганская жена.

— Тебе пиздец, — отвечает он беззвучно. Чтобы дочь не разобрала.

Но по губам я считываю угрозу прекрасно. Волосы встают дыбом, такого еще не было.

В одной руке Макс держит Виту. В другой — книжку… Нет, это журнал. Он размахивается, я зажмуриваюсь… Журнал летит… нет, не мне в лицо. Падает на стол перед моим носом.

Медленно открываю глаза и смотрю на обложку. Пульс моментально разгоняется. Щеки печет жар. Поднимаю глаза на мужа — он непроницаем, лишь бледен. Я вновь смотрю на обложку.

Вита что-то болтает на своем, привлекая внимание отца.

Жан Рибу говорил, что устроит мне колонку. Что подсунет мои фотографии главреду.

На обложке написано: «Мне только восемнадцать, и я буду мамой! Русский бриллиант Аня Февраль о своем выборе».

А еще на ней я. На седьмом месяце беременности. И, если не считать пары прозрачных тряпочек — абсолютно голая.

Глава 7