же застявшего в порту судна им было известно — здесь все знали обо всем, поэтому рыбу продавали с огромной скидкой.

Капитан "Ладоги" Павел Андреевич Якимов слыл вообще человеком "нестандартным" и был не лишен авантюрных наклонностей. Свирин кое-что узнал о его прежней жизни от боцмана Тимощенко, который одно время плавал с ним еще в советские времена, когда Якимов только начинал капитанствовать. Боцман рассказывал о капитанских подвигах с видимым удовольствием и, возможно, немного привирал. Так, однажды капитан взял и остановил судно на пару часов во время одного перехода через океан. Боцман, естественно, не мог знать многих подробностей этой истории, а выглядело все на самом деле следующим образом.

День был ярким и солнечным, волна была небольшая, судно только что пересекло тропик Рака и вся команда ходила в шортах, в белых каскетках и панамках. А капитан, как положено, был в фуражке с белым чехлом, в белой рубашке с черными погончиками и в белых шортах. Так же был одет и первый помощник капитана, он же помполит или заглаза — "помпа". Только тот был в белых брюках, поскольку шорты он не любил. Он поднялся на мостик к капитану узнать, почему он остановил судно и прервал рейс.

— Видите ли, Семен Кузьмич, — с подозрительной задушевностью объяснял капитан, — я давно обещал команде сделать когда-нибудь остановку в этом месте и устроить лов тунцов. Здесь, говорят, самое тунцовое место.

Помполит видел, как матросы уже готовили к спуску на талях вельбот.

— Погода этому благоприятствует, — продолжал капитан, — люди устали от долгого перехода через океан, да и рыбки свежей всем нам недостает.

— Что ж, хорошая мысль, Павел Андреевич, все действительно устали, — согласился с ним помполит, соображая, как ему действовать дальше. — А в вахтенный журнал вы что запишите?

— Именно это и запишу. А также то, что в это время механики проверят форсунки. Некоторые, видите ли, засорились и соляр в цилиндры поступает неравномерно. Жалобы по этому поводу были.

— Так, так, так, — тем временем тихо говорил помполит, у которого постепенно созревал план действий. — Значит, остановка на пару часов?

И он, оглядываясь, поспешил в радиорубку, задерживая свой взгляд на графике соцсоревнования в коридоре.

Помполит протянул радисту листок радиограммы в партком пароходства. Тот взял его и без всякого удовольствия прочел следующее:

"Я считаю, что капитан Якимов остановкой судна во время рейса срывает социалистическое соревнование по скорости с другими нашими судами, которые идут с грузом в одном направлении — на Остров Свободы, где давно уже ждут нашей помощи".

— Я эту радиограмму не отправлю, — с угрюмым упрямством сказал радист. — Во-первых, нет подписи капитана…

— Товарищ радист, вы знаете, что капитан ее все равно не подпишет, к тому же я не хочу его ставить об этом в известность. А надо мной стоит, как известно, весьма высокая инстанция.

Радист посмотрел на помполита с мрачной иронией и спросил:

— А как же принцип единоначалия на судне? Капитан ваш прямой начальник, как и мой.

Помполит потерял терпение и перешел на свистящий шепот:

— Слушай, радист, я могу сделать так, что это будет твой последний заграничный рейс и дальше Выборга и Нарвы тебе вообще не плавать!

Радист молча взял листок с текстом.

Лов тунцов с вельбота прошел успешно. И на ужин в этот день была свежая рыба, и сам помполит не без удовольствия кушал плотную темнорозовую плоть тунца с вареным картофелем.

А в родном порту, куда, завершив рейс, вернулось судно капитана Якимова, происходили следующие события. Готовилось заседание комиссии парткома пароходства. Двое молодых ребят из секретарского состава поспешно снимали со стены портрет Черненко, который висел рядом с неизменным Лениным и теперь с некоторой нервической суетой вешали новый портрет — Горбачева.

Двое пожилых парткомовцев искоса поглядывали на лик нового генсека и сдержанно делились мнениями.

— Говорят, реформатор из молодых, — сказал один.

— Общечеловеческие ценности где-то упоминал на выступлении, — неодобряюще заметил другой.

— Когда общество поделено на классы, а классовую борьбу еще никто, кажется, не отменял, — неожиданно взорвался первый, — понятие "общечеловеческий" просто чуждо положениям марксизма-ленинизма! Как можно этого не знать? Это же элементарщина!

И вот капитана Якимова вызвали, чтобы выслушать его объяснения по поводу радиограммы, посланной с борта судна помполитом.

— Лов тунцов я разрешил лично, чтобы пополнить запас продовольствия и накормить команду свежей рыбой, — со спокойной раскованностью начал капитан.

Он оглядел зал заседаний, словно питал надежду увидеть среди осуждающих взглядов хоть один сочувствующий. Они, конечно, были, хотя и соблюдали маскировку. Якимов же добавил к сказанному:

— И еще, чтобы нарушить монотонность долгого и утомительного рейса в тропических широтах. А в это время в машине был произведен текущий ремонт, возможный только с остановкой главного двигателя.

— А как же соцсоревнование и выполнение обязательств по нему? — с угрюмой суровостью спросил его один из седовласых и каменнолицых парткомовцев.

— Видите ли, — безмятежно и охотно, и еще с какой-то доброжелательной снисходительностью объяснял капитан Якимов, — у судов, с которыми мы должны были соревноваться, скорость выше в среднем почти на четыре узла. А это значит, что мы пришли бы в порт назначения все равно самыми последними.

В зале бурно обсуждали услышанное, большинство возмущалось, но оказалось немало и таких, которым даже нравился дерзкий капитан.

— Что ж, это человек с нестандартным поведением, — объяснял один парткомовец помоложе другому. — Он, я слышал, из военных моряков. Возможно, на людей такого типа и собирается рассчитывать новый генсек.

И он кивнул на недавно повешенный портрет Горбачева.

— Якимов, расскажите, как вы в другом случае остановили судно и отмечали День Военно-Морского флота? — неожиданно задал свой убийственный, как ему казалось, вопрос капитану председатель комиссии.

— Я вывел судно в то место, — спокойно стал объяснять Якимов, — где не проходят морские пути, положил его в дрейф при почти полном штиле и обратился по судовой трансляции к экипажу. Я сказал, что большинство на борту, включая и себя, бывшие военные моряки, а в случае войны ими станут все. Поэтому этот праздник и касается всех. Свободные от вахты вместе с подвахтенными