дышать, день только набирал силу, и старому генералу уважаемого Фелъдегерского корпуса тоже казалось, что в это время и у него все только начинается и все еще впереди. Это приводило его меланхолическую натуру в состояние бодрое и даже молодцеватое.

В конце каждой подобной прогулки он взял за обычай прыжком достать кончиками пальцев ветку акации над дорожкой. И надо сказать, что ему это удавалось, хотя ветка висела не низко. Каждый раз, достигая результата, он довольный говорил себе «Еще рано подковы сдирать!» Со стороны это смотрелось видимо необычно, так как прыгающий пожилой господин это еще полдела, но вот прыгающий словно школяр – генерал – это признаться нонсенс. Вот и сегодня достав рукой ветку, он довольно крякнул, по привычке обернулся, не увидел ли кто – сзади никого не было. Удовлетворенный он обернулся и увидел прямо перед собой грязного человека в лохмотьях, который улыбался. Вдруг он сквозь улыбку сказал:

– Чего прыгаешь, будто в аду на сковородке? Рано тебе прыгать. Пока рано…– все это он сказал нараспев. Будто псалом пел. – А дай Гришеньке монетку! Дай медячек, Гриша купит калачёк!

Генерал опешил от такого случайного собеседника. Полез в карман и достал рубль серебром. Увидев, что монета крупная, генерал пожалел – но деваться не куда. Кривясь от сожаления, он отдал монету юродивому. Тот начал хохотать и прыгать, бегая вокруг генерала.

– Гриша богатый! Гриша богатый!

Лев Петрович боком прошел мимо бегающего бродяги, и хотел было уйти, но бродяжка преградил ему дорогу и, улыбаясь беззубым ртом, сказал:– Ты Гришу любишь, и Гриша тебя любит. Ты мне монетку и я тебе монетки, – с этими словами юродивый положил в ладонь генерала кусок глины.

– У тебя много монеток? – спросил бродяжка. – Дай Грише, дай! А я тебе еще дам красивых монеток у меня их много.

Генералу все это надоело, он попытался прорваться через юродивого, но тех, кого Бог лишает разума, он наделяет силой. Поняв, что тот будет бежать за ним дальше до управления, генерал вытянул две медные монеты и дал их бродяжке со словами:

– Ну, вот тебе денежка. Ступай братец.

– А вот и тебе камушки–красавушки, – сказал Гришка и насыпал горсть камней в руку генералу. Среди кусков битого стекла, глины, гранитной крошки в его ладони лежала жемчужина. Огромная! Дивной красоты. Размер был с перепелиное яйцо. Юродивый хохотал и хлопал в ладоши. Лев Петрович взял жемчужину и спросил:

– Откуда это у тебя?

– Это? Это слезы Игнатушки. Гриша его жалеет, а он плачет. Слезки это его. Ты его пожалей, он тоже поплачет.

Генерал смотрел на блаженного и не знал как себя вести, что сказать. Украл он, что ли где–то? Да нет, украсть он не может. Видимо взял и сам не понял. Лев Петрович пришел в себя и решил, что необходимо вернуть жемчужину владельцам, у которых сумасшедший ее украл, он спросил:

– А что Гришенька! Может, давай и я пожалею твоего Игнатушку, чтоб не плакал больше. Ты приведи меня к нему.

Блаженный захлопал в ладоши и с гиканьем запрыгал к выходу из парка. Генерал последовал за ним, положив жемчужину в карман. Через полчаса они очутились у входа на Дорогомиловское кладбище. Вот этого Лев Петрович не ожидал. Гришка ловко шмыгнул внутрь за ограду. Генерал последовал за ним, уже сожалея о своем шаге. Это же надо увязаться за сумасшедшим. Гришка за это время вприпрыжку сбежал вниз по алее глубоко внутрь кладбища. Бежал он уверенно, чувствовалось, что он бывал тут часто. Когда генерал подошел к концу общей кладбищенской аллеи, Гришку не было видно. Он будто исчез. Он постоял прислушиваясь. Тишина была кругом.

– Эй, дружек! Гриша! – позвал Одинцов бродяжку и услышал через мгновение.

– Аюшки дяденька! Аюшки, – голос звучал из глубины кладбища.

Идя, генерал смотрел на могилы и понимал, что он уже в старой части кладбища. Старые заброшенные могилы встречались все чаще. Да где ж этот юродивый?

– Иди к нам, – раздалось с боку. Лев Петрович обернулся в темном углу, заросшем вьюнком и елками, стоял сумасшедший. Он стоял и улыбался, вытянув руку, и махал ладошкой.

– Иди дяденька к нам. Игнатушка ждет. Ну же иди!

Льву Петровичу от этой картины стало не по себе. Обернулся – ни души.

– Дяденька! – раздался зов калеки. Позвав, он присел, и куда–то исчез.

– Эй! Гриша! Гришенька!– крикнул генерал. Он медленно пошел в том направлении, где был юродивый. – Эй, ну где же ты дружок? Куда ты спрятался?– говорил он это пробираясь через старые могилы. Вдруг он услышал жалобное пение:

Темно и сыро нам лежать

Игнатушке и мне.

А нам бы вместе побежать

Но мы лежим в земле…

Жуткая песня, – подумал Лев Петрович.

– Гриша, а вот тебе еще монетка. Возьми! – сказал генерал в пустоту. Вдруг он увидел, как из–за накренившегося креста показалась голова юродивого. Он вылез откуда–то из–под земли и улыбался, протянув руку.

– Дай! Дай мне! – тут вдруг его улыбка превратилась в гримасу, и он закричал, ДАЙ! Дай мне! – от его вопля генерал вздрогнул и выронил монеты. Бродяжка ловко подскочил и начал собирать монетки, с земли радостно приговаривая:

– А мы с Игнатушкой тоже дадим дяденьке. «Там слезки его», —сказав это Гришка не оборачиваясь, выставил руку назад и указал на покосившийся крест.

– Кого слезки? – спросил генерал.

– Игнатушки слезки. Больно ему там. Пожалей его, поплачь, а он тебе слезки даст, – сказав это, Гришка засунул руку в карман и вынул горсть земли. – Вот возьми это солнышко и слезки,– высыпав в руку генералу землю, он сел считать монетки. Генерал глядел на то, что оказалось в его руке. В земле лежали три жемчужины бесподобной чистоты и золотая монета.

– Это ты взял там? – спросил генерал юродивого.

– Это мне дал Игнатушка, – он за грехи мается вот и плачет.

– И много там слез? – тихо спросил Лев Петрович, заворожено смотря на жемчуг.

– Грехов много, – сказал сумасшедший – поэтому и слезок много. Вся его постелька, в которой он спит, бедненький. Ну – пожалей его дяденька!

– Да, да непременно пожалею, бедный, бедный раб божий, – бормотал генерал. Гришка прервал его: – Не так жалеть надо. Скажи бедненький раб Божий Игнатушка не плачь!

–Да, не плачь,– сказал генерал. – Пойду я Гриша, поздно уж.

В тени деревьев он попытался запомнить место, где стоял. Не надеясь на зрительную память, он подошел к кресту, потер мхом надпись. На полусгнившей доске появилась надпись Игнат