— Обычно люди оправдывают собственную беспринципностьсемейными обстоятельствами, — сурово заметил Дронго, — но человекпорядочный не совершит предательства под давлением обстоятельств. В этом яубежден.

— Придется проверять всех пятерых, — заметилРоманенко, — знали бы вы, как все это неприятно.

— Представляю. Но другого выхода нет. Необходимовыяснить, каким образом преступники вышли на ваших людей, и искать убийцу.Говорят, что его многие видели.

— В подобного рода делах труднее всего вычислитьубийцу, — признался Романенко.

— Что делать с Чиряевым?

— Не знаю. У нас в запасе только завтрашний день. Недумаю, что за такой короткий срок сумею найти факты, способные убедить немецкийсуд выдать нам Чиряева. Просто не знаю, что делать.

В этот момент к ним подошел офицер.

— Вас к телефону, — обратился он к Дронго.

Дронго прошел в комнату сотрудников аэропорта, снял трубку иуслышал недовольный голос генерала Потапова:

— Почему вы не носите с собой мобильный телефон?

— Лорды их не носят. В Англии ими пользуются толькослесари-водопроводчики, чтобы срочно прибыть на вызов, если нужноотремонтировать туалет.

— Я вас серьезно спрашиваю, — разозлился генерал.

— А я вам серьезно отвечаю. За рубежом я обычно ношумобильный телефон. А в Москве нет. Мне можно позвонить домой и надиктоватьсообщение на автоответчик. Кроме того, от мобильного телефона у меня головаболит. Вы позвонили, чтобы предложить мне купить мобильный телефон?

— С вами невозможно разговаривать, — чуть поостыв,сказал Потапов. — Вы можете приехать ко мне в ФСБ?

— Прямо сейчас?

— Прямо сейчас, — подтвердил Потапов, —возьмите машину и приезжайте.

— Что-нибудь случилось?

— Случилось, — ответил генерал. — Жду вас.Постарайтесь не задерживаться. Это очень важно.

Они были знакомы с Потаповым уже несколько лет. Если генералнашел его в аэропорту, значит, случай действительно экстраординарный.

— Буду через полчаса, — ответил Дронго и быстровышел из комнаты.

— Вы докладывали кому-нибудь о случившемся? —спросил Дронго у Романенко.

— Пока не успел, а почему вы спрашиваете?

— В ФСБ уже знают. Звонил Потапов, просит срочноприехать.

— Сообщение пошло по их каналам, — сказал ВсеволодБорисович, — сейчас здесь будет начальник Московского управления ФСБ —ведь убили их офицера.

— До свидания, — кивнул Дронго, — вечеромпозвоню.

Они сидели в отдельном кабинете ресторана, куда пускали толькоизбранных. Один был высокого роста, с зачесанными назад волосами, большимиглазами, крупным носом с горбинкой. Чистое, тщательное выбритое лицо портилиглубокие морщины на скулах, особенно заметные, когда он улыбался. Бросались вглаза его красивые руки с длинными пальцами, как у музыканта. Это был ГеоргийЧахава, один из наиболее известных московских авторитетов. Непонятно, почемутак распорядилась судьба, но среди криминальных авторитетов чаще всеговстречались грузины и русские, представители двух великих народов, подарившихмиру истинных гениев человеческой мысли. Но недаром говорят: в семье не безурода. Третье и четвертое место среди криминальных элементов занимали армяне иазербайджанцы.

Сидевший напротив Чахавы был его полной противоположностью. Маленький,полный, круглолицый и лысый. Он то и дело чесал кончик носа, похожий на пятачок— видно, разговор для него был нелегкий. Звали коротышку Павлик Комов, покличке Чертежник. Он имел несколько судимостей за грабеж и славился тем, чтоотлично чертил планы.

— Ты, Павлик, всех нас подвел, — строговыговаривал ему Георгий, — тебе поручили конкретное дело, дали лучшихлюдей, но ты ничего не сделал. Тебя ведь просили найти одного человека. Всегоодного. И привезти в Москву. А ты провалил такое в общем-то несложное дело.Нехорошо, Павлик, очень нехорошо.

— Мы сделали все, что могли, — оправдывалсяПавлик, — отправили туда Хашимова. Но он… но они… у него ничего неполучилось.

— Почему? — спросил Георгий. Он не кричал, даже неповышал голоса, и от этого становилось еще страшнее.

— Не знаю, — пробормотал Павлик, — сам непонимаю почему. Сначала его ребят в Бельгии убили. Потом всех арестовали.Сейчас они во французской тюрьме. Мы ничего не понимаем. Пытались связаться, ноустановить контакты не удалось. В общем, не получилось.

— И не получится, — ответил Георгий. На столе небыло ни вина, ни закусок. Георгий человек восточный, не мог унизиться до того,чтобы разделить трапезу со столь ничтожным типом. Поэтому официанты в кабинетне входили. Тем более что у дверей сидели два боевика, люди Георгия.

— Нам кто-то помешал, — выдавил Павлик.

— Надо было узнать, кто именно, — наставительнопроизнес Георгий, — и сказать об этом нам.

— Да, да, конечно, — Чертежник вытер со лба пот.

— В девяносто втором Чиряев силу свою хотел показать.Узнал имя одного из перекупщиков и полез на него. На хромого Абаскули полез.Чем это кончилось, ты, Павлик, помнишь. А сейчас он сбежал в Германию. Тебяпросили найти человека, чтобы заставить Чиряева заплатить долги. Теперь,выходит, ты за него должен платить. Три миллиона долларов. У тебя есть такиеденьги? Или нам посадить тебя на «счетчик» вместо него?

Глаза у Павлика округлились от ужаса. Сумма быланевозможной, немыслимой, невероятной. Даже продав все свое имущество, он несоберет таких денег.

— Я не думал… я не знал, — бормотал перепуганныйПавлик.

— Ты должен был найти и привезти в МосквуТруфилова, — продолжал Георгий, — но не привез. Мало того, это сделалкто-то другой. А ведь Труфилов мог заставить Чиряева вернуть долг. Вся Москвагудела, все ждали, когда Чиряев заплатит. Очень уважаемые люди ждали. Если онне заплатит, другие тоже не станут платить. Тогда в городе снова начнетсявойна. Страшная война, Павлик. И первой жертвой будешь ты.

— Мы его найдем, найдем, — бормотал Павлик, —обязательно найдем.

— Не найдете, — презрительно бросилГеоргий. — Труфилов убит сегодня. В аэропорту. Чиряев работает лучше нас,хоть и в немецкой тюрьме сидит. Как ты сказал, контакты не удалось установить?А почему Жене Чиряеву удалось? Да ты вообще ничего сделать не можешь! Или нехочешь?

— Я узнаю, узнаю, обязательно узнаю, — бормоталПавлик, холодея от ужаса, — мы все узнаем. Я его достану…

— Поздно, — сказал, как отрезал, Георгий. —Теперь уже поздно, Павлик. Ничего сделать нельзя.

Чертежник задрожал от страха. Он понял, что подписал себесмертный приговор.