— Мои акции у Марчелло явно выросли. По-моему, я еще ни разу не приходил обедать с девушкой.

— А с кем вы обычно приходите?

— Один. Или с Маркусом.

— Как там Маркус? — Ее голос потеплел.

— Хорошо. Он расстроится, что не встретился с вами.

— Это моя вина. Мне надо было бы сообщить ему о моем приезде. Но, как вы, возможно, поняли, мы, Литтоны, обычно никому ничего не сообщаем.

— Но вы знали, что Бен вернулся в Порт-Керрис?

— Да. Маркус написал мне об этом. И о ретроспективной выставке я прочла в «Реалите». — Она горько улыбнулась. — Знаменитый отец имеет свои плюсы. Даже если он только изредка посылает телеграммы — можно узнать, что с ним происходит, прочесть не в одной, так в другой газете.

— Когда вы в последний раз виделись с Беном?

— Ох! — Она пожала плечами. — Два года назад я была во Флоренции, а он остановился там по пути в Японию.

— Я и не знал, что Флоренция находится на пути в Японию.

— Ему пришлось заехать, ведь там жила его дочь.

Она поставила локти на стол и оперлась подбородком на руки.

— Мне кажется, вы не подозревали, что у Бена есть дочь.

— Это-то я как раз знал.

— А вот я о вас не знала. То есть, я хочу сказать, не знала, что у Маркуса есть компаньон. Он был один, когда Бен уехал в Техас, а меня спровадил в Швейцарию.

— Как раз в это время я и начал работать с Бернстайном.

— Я… я никогда не встречала человека, настолько не похожего на агента по продаже картин. Я имею в виду вас, конечно.

— Это, наверное, потому, что я не агент по продаже картин.

— Но вы только что продали картину Бена!

— Нет, — поправил он ее. — Я просто взял чек. Маркус уже продал ее неделю назад, хотя сам господин Чик не догадывался об этом.

— Но вы, должно быть, разбираетесь в живописи.

— Теперь да. Нельзя было, проработав с Маркусом все эти годы, не воспринять что-либо из его безграничной эрудиции. Но вообще-то я больше бизнесмен, по этой причине Маркус и пригласил меня к себе работать.

— Но Маркус — самый удачливый бизнесмен, которого я только знаю.

— Верно, такой удачливый, что весь этот галерейный бизнес слишком разросся для того, чтобы им можно было управлять в одиночку.

Эмма продолжала смотреть на него, слегка нахмурив свои красивые брови.

— Еще вопросы?

Она не смутилась:

— Вы всегда были очень близким другом Маркуса?

— Вы хотите спросить, почему он взял меня к себе в фирму? Дело в том, что Маркус не только мой партнер, но и зять. Он женат на моей старшей сестре.

— Так значит, Элен Бернстайн — ваша сестра?

— Вы помните Элен?

— Конечно. И маленького Дэвида. Как они поживают? Передавайте им привет. Знаете, я всегда останавливалась у них, когда Бен уезжал в Лондон и некому было присмотреть за мной в Порт-Керрисе. А когда я уезжала в Швейцарию, Марк и Элен провожали меня в аэропорту, так как Бен улетел в Техас. Передайте, пожалуйста, Элен, что я дома и что вы угостили меня обедом.

— Обязательно.

— Они все еще живут в маленькой квартирке на Бромптон-роуд?

— Нет. После смерти моего отца они переехали ко мне. Мы живем все вместе в старом семейном доме в Кенсингтоне.

— Все вместе?

— И вместе, и отдельно. Маркус, Элен и Дэвид живут на двух нижних этажах, старая экономка моего отца живет в подвале, а я — в мансарде.

— Вы женаты?

Он смутился:

— Нет.

— Я была уверена, что у вас есть жена. Вы выглядите как женатый человек.

— Даже не знаю, как относиться к вашим словам.

— О, я не имела в виду ничего плохого. Воспринимайте их как комплимент. Мне бы хотелось, чтобы Бен выглядел так, как вы. Это значительно облегчило бы жизнь людей, окружающих Бена, особенно мою.

— Но разве вы не хотите вернуться к нему и жить вместе?

— Хочу. Больше всего на свете. Но не хочу, чтобы моя попытка окончилась неудачей. Мне никогда не удавалось ладить с Беном. Думаю, сейчас будет не легче.

— Тогда зачем вы едете?

— Ну… — Под взглядом холодных серых глаз Роберта Морроу ей было трудно дать вразумительный ответ.

Девушка взяла вилку и принялась чертить ею узоры на полотняной скатерти.

— Не знаю. Семья бывает только одна. Родные люди, по крайней мере, должны уметь жить под одной крышей. Я хочу, чтобы мне было о чем вспомнить. Мне хочется, чтобы в старости я могла вспоминать о том, что когда-то мы с отцом жили вместе, даже если это продолжалось всего несколько недель. Вам это кажется странным?

— Нет. Совсем наоборот. Но вас может подстерегать разочарование.

— Это чувство мне знакомо, хотя я вполне могла бы обойтись и без него. Кроме того, я рассчитываю остаться с отцом лишь до тех пор, пока не станет очевидным, что мы и часа больше не можем выносить друг друга.

— Или пока он не предпочтет вам другое общество, — добавил Роберт.

Эмма вскинула голову, и в ее глазах появился вдруг голубой блеск ярости. Она стала похожа на своего отца, когда он еле сдерживался, чтобы не ответить слишком грубо или резко. Но она не дала волю гневу и через некоторое время опять опустила глаза и продолжила чертить невидимые узоры на скатерти, произнеся лишь: «Пусть так. До тех пор, пока это не случится».

Возникшее напряжение помог снять Марчелло, подошедший с бутылкой шерри и готовый принять заказ. Эмма остановилась на дюжине устриц и жареном цыпленке, выбор Роберта был более традиционным — консоме и бифштекс. Воспользовавшись паузой, Роберт тактично сменил тему:

— Расскажите о Париже. Как он?

— Париж был мокрым, холодным и солнечным одновременно. Вы можете себе такое представить?

— Конечно.

— Вы знакомы с Парижем?

— Бываю там иногда по делам. Месяц назад как раз вернулся оттуда.

— Были там по делам галереи?

— Нет. По пути из Австрии, где провел чудесные три недели, катаясь на лыжах.

— А где именно?

— В Обергергле.

— Так вот откуда такой загар! Именно он делает вас непохожим на агента по продаже картин.

— Возможно, когда загар сойдет, я буду выглядеть в соответствии с родом деятельности и смогу заключать более выгодные сделки. Вы долго жили в Париже?

— Два года. И буду скучать без него. Там так красиво, особенно сейчас, когда все здания привели в порядок. Именно в это время года в Париже чувствуешь нечто особенное: зима почти кончилась, вот-вот появится солнце и снова наступит весна. — «И распустятся почки, и будут кричать чайки, парящие над зыбью темных вод Сены. И непрерывной цепью поплывут баржи под мостами, и пахнёт метро чесноком и дымком сигарет «Голуаз». И Кристофер будет рядом».