— Да, конечно, я закончила. И прошу прощения. Это не мое дело, и я не имею права вмешиваться. Просто хотела сказать, что мне нравится Джейн, и я желаю тебе счастья. Не могу понять, что у тебя на уме.

— Я тоже, — сознался Роберт. Он улыбнулся сестре и провел рукой по волосам и затылку, до шеи. То был знакомый жест, означавший смущение или усталость. — Но мне кажется, что это как-то связано с тобой и Маркусом.

— Ну что ж, надеюсь, ты решишь эту проблему до того, как сгниешь от старости.

Оставив сестру наедине со стряпней, он взял шляпу, вечерние газеты и пачку писем и направился наверх, в свою квартиру. Его гостиная, выходящая окнами на большой сад и каштан, когда-то была детской. То была комната с низким потолком и сплошным ковром на полу. Сюда он переставил всю мебель отца, какую смог затащить на второй этаж.

Роберт бросил шляпу, газеты и письма на стул и, подойдя к старинному индийскому буфету, где стояли напитки, налил себе виски с содовой. Затем взял сигарету из коробки на кофейном столике, закурил и, на ходу помешивая в стакане, подошел к столу, сел, поднял телефонную трубку и набрал номер Джейн Маршалл.

Она ответила не сразу. Ожидая, он машинально чертил карандашом в блокноте, поглядывая на часы. У него оставалось время принять ванну и переодеться перед тем, как отправиться за Маркусом на станцию Кромвель-роуд. Для умиротворения Элен он возьмет бутылку вина, и они посидят втроем за ужином вокруг деревенского стола, как обычно обсуждая торговлю картинами. Роберт почувствовал себя очень уставшим, а перспектива такого вечера казалась ободряющей.

Гудки на том конце провода прекратились. Холодный голос ответил:

— Джейн Маршалл слушает.

Она всегда отвечала на звонки в такой манере, и Роберт до сих пор находил это слишком чопорным, хотя и знал причину. В свои 26 лет Джейн, пережив неудачный брак и развод, вынуждена была зарабатывать себе на жизнь и избрала скромный бизнес по дизайну внутренних помещений, который вела прямо на дому. Таким образом, один телефон выполнял две функции, и она давно решила, что будет благоразумно отвечать на все звонки как на потенциально деловые. Она объяснила это Роберту, когда тот пожаловался на ее холодность.

— Как ты не понимаешь? Представь, что звонит клиент. Что он может подумать, если мой голос будет звучать сексуально и слащаво?

— Твой голос отнюдь не должен звучать сексуально. Просто дружески и привлекательно. Почему бы не попробовать? Вот увидишь, твои дела сразу пойдут в гору. Ты не успеешь и глазом моргнуть, как будешь уже сдирать обои со стен, примерять гардины и разматывать покрытия у своих клиентов.

— Это твое субъективное мнение. Лучше уж отгонять этого клиента гнутым обивочным гвоздем.

Он сразу спросил:

— Джейн?

— О, Роберт! — Ее голос сразу стал нормальным — теплым с нотками радости. — Извини. Элен передала тебе мою просьбу?

— Она попросила меня позвонить тебе.

— Я просто хотела узнать… Значит так, мне подарили два билета на пятницу на балет. Дают «Испорченную девчонку», и мне подумалось, быть может, тебе захочется сходить. Если ты не уезжаешь или не занят.

Он взглянул на свою руку, рисующую в блокноте безупречные кубы в перспективе. Ему слышался голос Элен: «У вас много общего — интересы, друзья, стиль жизни».

— Да. Извини. Нет, я никуда не собираюсь и с удовольствием составлю тебе компанию.

— Мы перекусим сначала у меня?

— Нет. Пойдем куда-нибудь. Я закажу столик.

— Рада, что ты согласился. — Он был уверен, что она улыбается. — Маркус уже вернулся?

— Нет. Я как раз собираюсь ехать его встречать.

— Передай ему и Элен привет от меня.

— Передам.

— Тогда до пятницы. До свидания.

— До свидания, Джейн.

Положив трубку, он продолжал сидеть, подперев щеку ладонью и дорисовывая свои кубы. Закончив, Роберт отложил карандаш и потянулся за стаканом. Вид нарисованных им кубов вызвал у него невольную ассоциацию с увиденными сегодня чемоданами Эммы.

Маркус Бернстайн прошел через стеклянные двери здания терминала. Он был похож, как всегда, то ли на беженца, то ли на уличного музыканта. Плащ висел на его плечах, как на вешалке, старомодная черная шляпа каким-то непостижимым образом спереди загнулась вверх, его длинное, морщинистое лицо было болезненно-усталым. В руке у Маркуса был раздутый портфель, однако саквояж он сдал в аэропорту в багажное отделение, и, когда Роберт обнаружил зятя, тот стоял в терпеливом ожидании у ленты транспортера.

Всем своим видом Маркус олицетворял смирение и уныние, и случайные прохожие вряд ли поверили бы, что этот скромный и неброский человек являл собой признанный авторитет в мире искусства по обе стороны Атлантики. Он был австрийцем, покинувшим родную Вену в 1937 году, а после ужасов войны, которую вели иностранные для него государства, в мире искусств взошла его звезда. Его необъятные знания и чутье быстро привлекли к нему внимание, а то, как он помогал молодым художникам, стало Примером для других посредников. Однако по-настоящему большое впечатление он произвел на простую публику в 1949 году, когда открыл собственную картинную галерею на Кент-стрит с выставкой абстракций Бена Литтона. Бен, уже известный в то время своими довоенными пейзажами и портретами, некоторое время был знаком со своим агентом, а выставка 1949 года стала началом их деловой дружбы, пережившей все бури и ссоры между этими неординарными личностями. Та давняя выставка также ознаменовала окончание борьбы Маркуса за самоутверждение и начало длительного восхождения к успеху.

— Маркус!

Тот слегка вздрогнул, обернулся и увидел приближающегося Роберта, изобразив при этом такое удивление, будто никак не ожидал, что его могут встречать.

— Привет, Роберт. Весьма великодушно с твоей стороны.

Прожив в Англии 30 лет, он умудрился сохранить сильный акцент, но Роберт не обращал на это внимания.

— Я бы подъехал в аэропорт, но мы не были уверены, что ты успеешь на рейс. Полет прошел хорошо?

— В Эдинбурге шел снег.

— А здесь весь день лил дождь. Смотри, вон твой саквояж. — Роберт подхватил багаж с ленты конвейера. — Все, пошли…

В машине, стоя на светофоре на Кромвель-роуд, он рассказал Маркусу о посещении галереи Бернстайна Лоуэлом Чиком, который купил «Оленей» Литтона. Маркус хмыкнул, давая понять, что он всегда считал эту сделку делом времени. На светофоре загорелся желтый свет, а затем и зеленый, машина тронулась, и Роберт сообщил:

— А Эмма Литтон вернулась из Парижа домой. Она прилетела сегодня утром. Без единого фунта в кармане, поэтому зашла в галерею, чтобы ты обменял ее чеки на банкноты. Я накормил ее обедом, дал двадцать фунтов и отправил дальше.

— Дальше — куда?

— В Порт-Керрис, к Бену.