Отнесясь к этому философски, — ей было уже 17, и жизнь перестала удивлять ее, — Эмма поступила, как он посоветовал. Она нашла работу в семье Дюпре, которая жила в доме для преподавателей в Сен-Жермене. Глава семьи был профессором медицины, а мать — учительницей. Эмма присматривала за тремя их послушными детишками, обучала их английскому и итальянскому и ездила с ними в августе на скромную семейную виллу в Ла-Боль. В течение всего этого времени она терпеливо ждала возвращения Бена в Англию. Тот прожил в Японии полтора года и вернулся на родину через Соединенные Штаты, где провел месяц в Нью-Йорке. Маркус Бернстайн вылетел туда, чтобы повидать его. Эмму не удивило, что она узнала об этом не от самого Бена, и даже не от Лео, от которого она обычно получала информацию, а из длинной, хорошо иллюстрированной статьи во «Френч Реалите» с рассказом о вновь построенном Музее изящных искусств в Квинстауне, штат Вирджиния. Этот музей был создан вдовой богатого жителя Вирджинии Кеннета Райана для увековечения его памяти, а раздел живописи должен был открываться ретроспективной выставкой картин Бена Литтона, начиная с его довоенных пейзажей и заканчивая последними абстракциями.

Участие в такой выставке было честью, но неизбежно подразумевало, что художник должен быть почитаем, подобно старым мастерам. Изучая одну из фотографий Бена, на которой его лицо как бы состояло из углов и контрастов — загорелое, с выступающим подбородком, под белоснежной шапкой волос, Эмма мысленно задала себе вопрос: «А как бы он отнесся к такому благоговейному отношению?» Всю жизнь ее отец был бунтарем против условностей, и она не могла его себе представить послушно играющим роль мэтра.

— Но какой мужчина! — не сдержала восхищения мадам Дюпре, когда Эмма показала фотографию. — Очень интересный!

— Да, — согласилась Эмма и вздохнула, так как именно из-за этого всегда возникали проблемы.

В Лондон Бен вернулся вместе с Маркусом и сразу отправился в Порт-Керрис писать. Это подтвердил Маркус в своем письме.

В день, когда пришло письмо, Эмма пошла к мадам Дюпре и предупредила ее о своем отъезде. Ее старались уговорить остаться, переубедить, заинтересовать, чтобы она изменила свое решение, но все было напрасно. Шесть лет она не видела своего отца, пришло время им поближе узнать друг друга. Она собиралась ехать в Порт-Керрис, чтобы жить там вместе с ним.

В конце концов супруги Дюпре согласились отпустить ее, видя, что другого выхода нет. Были заказаны билеты, и она начала собираться, избавляясь от некоторых вещей, накопившихся за шесть лет, и стараясь запихнуть то, что оставалось, в несколько видавших виды обшарпанных чемоданов. Но даже и в них вошло не все, и Эмме пришлось купить корзину — огромную французскую базарную корзину, в которую можно положить все громоздкие предметы, не поместившиеся в чемоданы.

Был серый холодный полдень, до отъезда оставалось два дня. Мадам Дюпре была дома, и Эмма, объяснив, что ей придется выйти, оставила детей с ней и отправилась в магазин. Она удивилась, что моросит холодный дождь. Мокрый булыжный тротуар узкой улочки блестел, а высокие свежеоштукатуренные дома стояли притихшие, словно хранили какую-то тайну. С реки донесся гудок буксира, высоко в небе парила одинокая чайка, печально покрикивая. Внезапно Эмме почудилось, что она уже в Порт-Керрисе, а не в Париже. Решение вернуться, которое долгое время зрело где-то внутри нее, теперь превратилось в иллюзию того, что она уже находится там.

Улица, по которой она шла, вела не на оживленную Сен-Жермен, а в гавань. Начинался прилив, в гавани плескалась вода и качались на волнах лодки. От северной пристани распространялся резкий запах. Привычно пахло рыбой, которой торговали на рынке, горячими булочками с шафраном из пекарни. Летние торговые палатки уже закрылись ввиду окончания сезона. Где-то в глубине своей мастерской сидит за работой Бен в рукавицах, чтобы не мерзли руки, и краски его палитры ярко выделяются на фоне серого облака, проплывающего в раме окна; окно выходит на север и возвышается над всеми остальными.

Она едет домой… Через два дня уже будет на месте. Лицо девушки стало мокрым от дождя. Вдруг у нее возникло чувство, что нет больше сил ждать, и это приятное нетерпение заставило ее побежать. И она бежала весь путь до бакалейной лавки на улице Сен-Жермен, где, как она знала, можно купить корзину.

Это был крохотный магазинчик, благоухающий свежим хлебом и чесночной колбасой, где с потолка, как бусы, свешивались связки лука, а на полках стояли бутылки с вином, которое местным рабочим продавали в розлив. Корзины висели у входа, связанные веревкой. Эмма не решилась развязать ее и выбрать себе корзину, боясь, что они все рухнут вниз, на тротуар, поэтому зашла внутрь магазинчика в надежде найти там кого-нибудь, кто бы мог помочь ей. В магазине находилась лишь полная продавщица с родинкой на щеке. Женщина была занята с покупателем, и Эмме пришлось подождать. Покупатель, молодой человек со светлыми волосами в плаще, мокром от дождя, покупал багет и кусок деревенского масла. Эмма посмотрела на него и подумала, что, по крайней мере со спины, тот кажется довольно привлекательным.

— Combien?[1]— спросил молодой человек.

Женщина записала цифры огрызком карандаша и назвала сумму. Он пошарил в кармане и заплатил. Затем повернулся, улыбнулся Эмме и направился к двери.

И там остановился. Держась за дверь, медленно обернулся, чтобы еще раз посмотреть на девушку. Эмма увидела янтарные глаза и поразительно знакомую улыбку.

Лицо было все тем же — родное мальчишеское лицо — и незнакомая фигура взрослого мужчины. Все еще находясь под впечатлением воспоминаний о Порт-Керрисе, она решила, что стоящий перед ней мужчина — всего лишь их продолжение, плод ее разбуженного воображения. Это не он. Этого не может быть…

Непроизвольно она произнесла: «Кристо…» — было естественно произнести это имя, так лишь она называла его. Он тихо сказал: «Просто не верится…» Выронил свертки, протянул руки, и Эмма попала в его объятия, крепко прижавшись к мокрому плащу.

В их распоряжении оставалось два дня, и они провели их вместе. Эмма предупредила мадам Дюпре: «Мой брат в Париже», — и мадам, у которой было доброе сердце и которая уже примирилась с тем, что Эмма уезжает, отпустила ее, чтобы она могла побыть с Кристофером.

Два дня они не спеша бродили по улицам города, провожая глазами баржи, проплывающие под мостами к солнечному югу, грелись под слабыми лучами солнца, попивая кофе за маленькими круглыми металлическими столиками, а во время дождя прятались в Нотр-Дам или в Лувр, сидели на ступеньках под статуей Ники и разговаривали, разговаривали не переставая. Им хотелось о многом друг друга расспросить и о многом рассказать. Она узнала, что Кристофер, после нескольких неудачных попыток найти себя в жизни, решил стать актером. Это шло вразрез с желаниями его матери — после полутора лет жизни с Беном Литтоном она сохранила неуемный темперамент, — но он стоял на своем, и ему даже удалось получить стипендию для обучения в РАДА. Два года он проработал в театре в Шотландии, затем перебрался в Лондон, но здесь ситуация сложилась неудачно, пришлось работать на телевидении. Наконец знакомый, у матери которого был дом в Сен-Тропе, пригласил его погостить там.