— Эгор, можно я буду тебя так называть? Для простоты. Судяпо здоровенным грибам, которые только что выросли рядом с тобой, тебя, похоже,все удивляет. Постарайся понять и поверить в то, что я тебе сейчас скажу. Этисороконожки — твое отвращение, змеи — страх, а грибы — удивление. Кстати,можешь их съесть, они вполне съедобные.

Эгор, а именно так, наверное, стоило теперь называть тосущество, в которое превратился Егор Трушин, был ошеломлен, сбит с толку,введен в ступор, его мозг застыл в ожидании объяснений. Наконец он выдавил изсебя:

— Где я? Черт! Что со мной? Что это за место? Я что,обожрался грибов? Но когда? Почему я ничего не помню?

— Что, брат, совсем ничего?

Эгор почувствовал, как подступили слезы.

— Я ждал Кити у метро. Потом помню антиэмо, я вроде полездраться.

— Да, чувак, навалял ты им по полной программе. ПрямоДжекичян — самый сильный из армян!

— Из армян? Джеки Чан?

— Это я шучу, Эгор. Я же клоун. Я создан на радость людям,как Буратино. Знаешь про такого деревянного маньяка?

— Ты меня сбиваешь, я почти вспомнил. Я видел Кити, онабежала ко мне…

— С толстой сумкой на ремне. Это он, нет, это… ой!Ленинградский эмо-бой?!

— Зачем ты несешь эту чушь?

— Для всеобщего блага, чувак. Пойми, тебя убили, ты попал вдругой мир, другую реальность, здесь вещи нематериальны, он звонкий и тонкий,здесь обитатели питаются эмоциями, которые попадают к ним из реального мира. Инаоборот, материализованные чувства и эмоции питаются местными обитателями.Понятно?

— Меня убили?

— Да, блин. Тормоз хренов, тебя убили. То есть не тебя, атого, кем ты был раньше. Там, в Реале. Въехал?

— Так что, я в аду?

— Нет. В «Доме-два». Сейчас придет Собчак и утешит твоещуплое тельце. Ты в эмо-мире, брат, или в эмо-королевстве. В самом настоящем.Местные обитатели, с коими тебе еще предстоит познакомиться, так его и называют— Эмомир.

— Я, наверное, просто сильно ударился головой и у меня такиедурацкие глюки. Или я в больнице и мне вкололи какой-то безумный наркоз. Или япросто сплю.

— Или — это передача «Розыгрыш», и сейчас из-за кустов твоихсомнений, а ты, я надеюсь, видишь, сколько их появилось между нами за последниетри минуты, выскочит радостная Кити: «Егор, прости, я тебя разыграла!»

— Кити! — Эгор схватился за голову и тут же отдернул руки:голова была чужой и непривычной, по спине уже знакомо побежала змейка.

— Эгор, прости. Наверное, начать надо было с этого. — Клоунзасунул руку в бездонный карман своих безразмерных брюк и извлек на тусклыйсвет зеркало в красивой патинированной готической оправе. Растянув его руками,словно стекло с амальгамой было консистенции жевательной резинки, он перешагнулчерез кусты сомнений, раздавив при этом пару сороконожек отвращения, иприставил зеркало к огромному шампиньону удивления, выросшему прямо передЭгором.

В зеркале отражался испуганный карикатурный эмо-бой. Похожиекартинки Егор много раз видел в Интернете, но этот малый стоял живой и в ужасесмотрел на него. Клоун, стоявший рядом, перехватил очередную змею, гораздобольших размеров, чем предыдущая, и старательно колотил ее головой о землю.Эгор поднял руку и молча показал на урода в зеркале, собираясь задать клоунувопрос. Карикатура сделала то же самое, а клоун, плотоядно улыбаясь, молчакивнул, продолжая махать змеей. Эгор шумно выдохнул и скрепя сердце началскрупулезно изучать свой новый облик. Уровень его сопротивления бреду уже давнозашкаливал от нереальности происходящего и теперь перешел в новое качество: онпостепенно стал смиряться с ощущениями, появилось даже некоторое любопытство.Итак, перед ним в зеркале стоял худой, высокий юноша, с бледным лицом, слеванаполовину закрытым иссиня-черной челкой. На открытой половине лица сиялстраданием и болью синий глаз, густо обведенный чем-то черным. Губы тоже былицвета черной запекшейся крови, а нос — крылат ноздрями и заострен, как упокойника. В нижней губе и левой ноздре красовались толстые стальные кольца.Тыльные стороны ладоней украшали странные татуировки. Приглядевшись, Эгорпонял, что это половинки разбитого сердца с неровными краями разлома. Эгорподнял тонкими музыкальными пальцами хрупкой руки тяжелую челку и замер. Лучшебы он этого не делал — под волосами пряталась сгоревшая часть лица с пустойчерной глазницей. «Бедный, бедный Егор Трушин — ничего от тебя не осталось», —подумал Эгор и продолжил осмотр. Одет он был в какой-то стариковский джемпер вромбик с большим треугольным вырезом, под которым красовалась футболка«Меtallica». «Ну, хоть „Metallica"», — нелепо обрадовался Эгор. Джинсы натощей заднице держались благодаря широкому, проклепанному металлическимисердцами ремню с огромной пряжкой в виде черепа-имбецила — трехзубого, безнижней челюсти, зато с двумя перекрещенными берцовыми костями. Такой же череп ввиде перстня красовался на среднем пальце правой руки. Ногти на руках оказалисьчерными, длинными и острыми. На плече висела увесистая сумка-почтальонка.Заныло сердце. Эгор, не ожидая подвоха, положил ладонь на грудь и ощутилнепонятную и неприятную пустоту. Он задрал джемпер и футболку и увидел взеркале зияющую черную дыру. Хмыкнув и ничему уже не удивляясь, он опустилодежду и посмотрел на клоуна. Тот поднял узкие плечи и, как бы извиняясь,развел руками. Жевать он не переставал — изо рта у него торчал змеиный хвост.Тут Эгор расплакался, как настоящий эмо-бой, — громко, горько и от души, нокаким-то чудом смог быстро взять себя в руки. Если кто-то наверху захотел надним посмеяться, то у него это вышло на славу. Эгор с неожиданной для тощих руклегкостью схватил зеркало, поднял его над головой и шандарахнул оземь. С чистымхрустальным звоном оно разлетелось на осколки, которые тут же превратились вчерных злобных крыс, с противным писком убежавших в туман. Эгор вопросительновзглянул на клоуна.

— Гнев, — сказал тот с набитой грибами и змеятиной пастью. —Я даже сказал бы, праведный гнев.

— И что со всем этим делать? Я не хочу такой жизни, этогомира, этого мерзкого тела. Неужели кому-то мало того, что меня убили? За чтомне этот суперприз? За то, что я заступился за этих жалких чмошников? За это?

— Брат, остынь, в конце концов, ты жив. Наслаждайся. Когдаты родился в первый раз, ты тоже не просил об этом, и тот мир, прямо скажем,совсем не идеален.

— Меня устраивал! Мне было всего восемнадцать, черт побери!Я даже не успел переспать с Кити.

— Бедняга. Я в том мире вообще ничего не успел, поэтомунадеюсь повеселиться здесь.

— Так ты тоже не абориген?