– Машка родить не могла, хворала, – видя сомнение намоем лице, пояснила женщина. – А жили они хорошо, можно сказать, душа вдушу. Ему очень ребенка хотелось, время шло, а надежды никакой. И тут этавертихвостка. Ну и… ушел мужик. Машка хоть и страдала, но его вроде какоправдывала. Вертихвостка родила, однако особо счастливой его жизнь неназовешь, по крайней мере Машке он не раз жаловался, что, если бы не дочь,давно бы сбежал.

– А сколько Марии Степановне лет? – додумалась спроситья.

– Годков сорок шесть, наверное. Молодая еще и выглядитраспрекрасно, несмотря на то, что инвалид.

– А где она работала, вы знаете?

– Конечно. В библиотеке. Заведующей. Библиотека тут рядом,за углом. Машка и сейчас туда почти каждый день ходит, все книжки читает. Напенсию книжки особо не купишь, вот она и повадилась в библиотеку, зимой пополдня в читальном зале сидит, ну и подруги там, конечно. С ними наговорится,чаю попьет, все легче.

– Подруг у нее много?

– Ну, в библиотеке есть, конечно. В доме – Ольга Карасева, яее, признаться, терпеть не могу. Может, еще кто… к ней сюда редко приходят. Содними она и в библиотеке наболтается, у Карасевой квартира отдельная, тамудобнее, а у нас Зойка как в запое, так хоть из дома беги, одно орево.

– Но если знакомых у Кошкиной достаточно, может, она укого-то из подруг? – вздохнула я.

– Может, – согласилась соседка. – Только очень я вэтом сомневаюсь. Ольга ее сама искала. Вчера вечером приходила, опять же,говорю, Машкина очередь убираться, она бы непременно предупредила, что уезжает.Да и если бы в больницу легла, сказала бы, не мне, так Юльке. А вам оназачем? – задала женщина вполне разумный вопрос.

Мы с Женькой печально переглянулись.

– Все дело в письме, – вздохнула я. – Онанаписала, что ее преследуют, и мы подумали…

– Преследуют? – соседка взглянула с сомнением. –Уж не знаю. С одной стороны, вроде чепуху болтает, а с другой… Куда ж еенелегкая унесла? – буркнула она с досадой.

– Вы поподробнее расскажите об этой самой чепухе, –жалобно попросила Женька.

– Ну… началось все месяц назад, может, чуть больше. Заходитона ко мне вечером и говорит: «Ваза у меня разбилась, мамина». Япосочувствовала, жалко, конечно, вазу, а она сидит смурная и вдруг говорит:«Как ваза могла разбиться?» Что значит – как? Обычно. Небось рукой задела илитолкнула ненароком. А она – нет, говорит, я пришла, а ваза у комода лежит, тоесть не ваза, а осколки. А комод-то возле окна. Вот я и говорю: форточка у тебяоткрыта, подул ветер, ну и вышло дело. Она как будто со мной согласилась, но стой поры взяла за моду все примечать. И началось. То у нее шкатулка не тамстоит, то лампу передвинули. Потом волосок на дверь прикрепила, как шпионы вкино. В общем, решила, что кто-то в ее комнате шарит.

– У нее есть какие-то ценности?

– Да откуда? Всю жизнь в библиотеке. Муж особо много тоже незарабатывал. А потом, не говорила она ни разу, что, дескать, что-то пропало. Даи чему пропасть? Если только телевизор уволокут. Допустим, Зойка по пьяномуделу деньги искала, хотя за ней подобного не водится. Вот я и решила, что Машкасбрендила. А она настаивает, уперлась как осел, господи, прости…

– Подождите, если я правильно поняла, в квартирупостороннему проникнуть не просто, раз кто-то из соседей постоянно здесьнаходится? – уточнила я.

– Вовсе нет. Я с правнуком сижу. Каждое утро ухожу на четыречаса, у внука жена работу оставить не может, а ребеночек маленький, в ясли егопока не берут, да и отдавать жалко. Юлька в техникуме, Зойка если не в запое,то вообще весь день на работе, ее почему и держат-то, она ведь безотказная иработящая, если б не эта ее дурь… о чем это я? Ах да… в общем, с утра и часовдо трех Машка здесь одна хозяйничала, оттого меня обида и взяла на ее слова.Кто и когда к ней в комнату полезет, раз только она в квартире с утра довечера? А теперь уж и не знаю. Вдруг и вправду чего, куда-то она ведьделась? – Женщина задумалась, глядя в окно, кот потянулся, а Женькавздохнула.

– Значит, у вас нет догадки, куда соседка моглауехать? – вяло молвила она. Петровна кивнула, и мы направились к двери,если честно, то я с неохотой. Странное дело, теперь я была уверена, что найтиКошкину необходимо, хотя бы для того, чтобы убедиться: она жива и здорова, аписьмо не более чем ее разыгравшееся воображение.

– Предчувствие у меня, – тихо сказала Петровна. –Третий день сердце болит… еще как на грех разругались.

Женьке, с одной стороны, болтовня уже наскучила, но с другой– в ней крепло чувство, что сделать что-то необходимо, раз уж нелегкая принесланас сюда, и, вздохнув, она поинтересовалась:

– А подруга ее, Ольга, в какой квартире живет?

– Да она сама Машку искала… В двадцать первой, это всоседнем подъезде. К ней пойдете? Она сейчас должна быть дома, на рынкеторгует, к пяти уже возвращается.

Торопливо простившись, мы с Женькой покинули квартиру.Юлька, которая двинулась следом, чтобы запереть входную дверь, неожиданно вышлавместе с нами на лестничную клетку и зашептала:

– Не знаю, что вам бабка наболтала, только ко мне никто неприходил. Я вообще парней сюда не вожу, дура я, что ли, хоромы наши показывать?Да мамашу-пьяницу. Все врут, – закончила она и неожиданно захлопнуладверь, как раз в тот момент, когда я собралась спросить, что она имеет в виду.

– Загадочно, – изрекла Женька, с тоской глядя на дверь,и повернулась ко мне: – Что ты об этом думаешь?

– Думаю, что мы с тобой, Евгения Петровна, ерундойзанимаемся, – фыркнула я. – Говорила тебе, письмо это – глупость. Таки вышло.

– Ага. Глупость, а человек пропал.

– Ничего подобного. Она могла уехать, мало ли какиеобстоятельства…

– Короче, идем к этой Ольге или нет?

Я почесала нос, потопталась немного, размышляя, и кивнула:

– Идем, раз уж мы здесь.

– Правильно. Надо все доводить до конца. Если подруга знает,где Кошкина, уснем спокойно, а если нет…

– Тогда что?

– По обстоятельствам. Идем, душа моя. И не делай такуюкислую физиономию, в конце концов тебе, как инженеру человеческих душ, оченьполезно пообщаться со своим народом.

– Заткнулась бы ты, – посоветовала я, спускаясь полестнице.

Рядом с дверью квартиры под номером двадцать один был толькоодин звонок, без таблички. Женька вдавила кнопку до упора. Через некотороевремя дверь открылась, и мы увидели женщину в пестрой футболке и трико. Онавзглянула на нас с удивлением и спросила:

– Вы к кому?