Вероника, дочь известного московского адвоката, была женойНикиты уже третий год, и, конечно же, она знала немало об этой тайной ранесвоего мужа, хотя и понимала, что знает не все. В последние две недели, послекомандировки, она стала серьезно опасаться за состояние его нервов. Он почти неспал, ходил по ночам, без остановки курил, а когда отключался в каком-топодобии сна, начинал бормотать заумь, из которой иногда выплывали, будтопризраки, фразы, выкрики и печатные строчки кронштадтской вольницы.

«...от Завгородина – двухдневный паек хлеба и пачка махорки;от Иванова, кочегара „Севастополя“, – шинель; от сотрудницы РевкомаЦиммерман – папиросы, от Путилина, портово-химическая лаборатория, – однапара сапог...»

«...Полное доверие командиру батареи товарищу Грибанову!..»

«...Куполов, ебена мать, Куполова-лекаря не видали,братцы?..»

«...команда пришла в задумчивость, нужна литература дляобмена с курсантами...»

«...Подымайся, люд крестьянский!

Всходит новая заря —

Сбросим Троцкого оковы,

Сбросим Ленина-царя...»

«...Ко всем трудящимся России, ко всем трудящимся России...»

Однажды она, набравшись смелости, спросила его, не стоит лиему выйти из армии и поступить в университет, на медицинский факультет, постопам отца, ведь ему всего двадцать пять, к тридцати годам он будет настоящимврачом... Как ни странно, он не накричал на нее, а только лишь задумчивопокачал головой – поздно, Ника, поздно... Похоже, что он вовсе не возраст имелв виду.

* * *

Наконец они подошли к калитке дачи, на которой, как в старыевремена, только без ятей, красовалась медная таблица с гравировкой «ДокторБ.Н.Градов». За калиткой мощенная кирпичом дорожка, описывая между сосенлатинскую «S», подходила к крыльцу, к добротно обитым клеенкой дверям, кбольшому двухэтажному дому с мансардой, террасой и флигелем.

Переступая порог этого дома, всякий подумал бы: вот островздравого смысла, порядочности, сущий оплот светлых сил российскойинтеллигенции. Градов-старший, Борис Никитич, профессор Первого медицинскогоинститута и старший консультант Солдатёнковской больницы, считался одним излучших хирургов Москвы. С такими специалистами даже творцы истории вынужденыбыли считаться. Партия знала, что, хотя ее вожди сравнительно молоды, здоровье многихиз них подорвано подпольной работой, арестами, ссылками, ранениями, а потомусветилам медицины всегда выказывалось особое уважение. Даже и в годы военногокоммунизма среди частично разобранных на дрова дач Серебряного Бора градовскийдом всегда поддерживал свой очаг и свет в окнах, ну а теперь-то, срединэповского процветания, все вообще как бы вернулось на круги своя, к«допещерному», как выражался друг дома Леонид Валентинович Пулково, периодуистории. Постоянно, например, звучал рояль. Хозяйка, Мэри Вахтанговна, когда-токончавшая консерваторию по классу фортепиано («увы, моими главными концертамиоказались Никитка, Кирилка и Нинка»), не упускала ни единой возможностипогрузиться в музыку. «Шопеном Мэри отгоняет леших», – шутил профессор.

Разгуливал по коврам огромный и благожелательнейший немецкийовчар Пифагор. Из библиотеки обычно доносились мужские голоса – вековечный«спор славян». Няня, сыгравшая весьма немалую роль в трех «главных концертах»Мэри Вахтанговны, проходила по комнатам со стопками чистого белья илирассчитывалась в прихожей за принесенные на дом молоко и сметану.

Никита повесил на оленьи рога шубку Вероники и свою шинель,что весила, пожалуй, в пять раз тяжелее собрания котиков. Он постарался тихо,чтобы не сорвать Шопена, пройти за женой на мансарду, однако мать услышала икрикнула своим на редкость молодым голосом:

– Никитушка, Никушка, учтите, сегодня за ужином полный сбор!

На мансарде, из окна которой видна была излучина Москвы-рекии купола в Хорошеве и на Соколе, он стал раздевать жену. Он целовал ее плечи,нежность и сладостная тяга, казалось, вытесняли мрак Кронштадта. Как все-такизамечательно, что женщины снова могут покупать шелковое белье. Что ж, можетбыть, Вуйнович прав, говоря, что в подавлении «братвы» начала возрождатьсяроссийская государственность?

Вокруг Кремля всегда вилось не меньше шепотков икривотолков, чем ласточек вокруг его башен в погожий летний день. Что уж иговорить про нынешние времена, когда в крепости восьмой год сидят вождимирового пролетариата. Парадоксы на каждом шагу. Взять хотя бы ту же Спасскуюбашню. Хоть она и носит еще имя Спаса, но стала уже символом чего-то другого.Двуглавый орел еще венчает ее шатер, но куранты в полдень вызванивают«Интернационал», а в полночь – «Вы жертвою пали».

В городе ходит молва, что под Кремлем с неизвестными целямирасширяется паутина тайников-колодцев и подземных ходов-слухов. Странныероссказни циркулируют о жизни семейств Каменевых и Сталиных, о придворномбольшевистском пиите, поселившемся дверь в дверь с вождями в здании бывшегоАрсенала, – Демьяне Бедном, которого, каламбуря вокруг его настоящейфамилии, столичные литераторы называют Демьян Лакеевич Придворов.

Странности и жути еще прибавилось, когда главного обитателяпосле его кончины забальзамировали и вынесли за крепостную стену в хрустальномгробу всем на обозрение. Что за извивы воображения и как их совместить сматериалистической философией, с тем же Энгельсом, что завещал свой прах развеятьнад океаном?

Великие соборы Кремля закрыты, но купола их и кресты все ещепылают, стоит лишь солнышку пробиться сквозь среднерусскую хмарь, переливаютсяв соседстве с множественными красными струями новых знамен и паучковымисимволами перекрещенных орудий труда.

Гордая итальянская крепость на вершине Боровицкого холма,трижды сожженная с интервалами в двести лет ханом Тохтамышем, гетманомГонсевским и императором Наполеоном и снова поднявшая свои шатры и «ласточкиныхвосты» стен, что тебя ждет в непредсказуемом мире?

Три «роллс-ройса» наркомата обороны поначалу пересеклиКрасную площадь как бы по направлению к воротам Спасской башни, однаконеожиданно проехали мимо, спустились к Москве-реке, обогнули крепость с южной изападной сторон и вкатились внутрь через предмостную пузатую Кутафью башню.Такая тактика внезапных изменений маршрута была недавно разработана дляпредотвращения терактов. Тактика, прямо скажем, немудреная, построенная навековечном «береженого Бог бережет», однако и в самом деле, окажись где-то уСпасских ворот засада (все-таки ведь немало же еще и за границей и дома вполнебоеспособных антисоветчиков), Рабоче-Крестьянская Красная Армия была бы однимударом обезглавлена. В первой машине следовал нарком Фрунзе, во второй –главком-запад Тухачевский, в третьей – главком-восток, кавалер ордена КрасногоЗнамени № 1 Василий Блюхер.