— Знаете что? — деловито спросил профессор. —Бросьте вы это дело, мой юный друг. Поверьте, я вам такое предлагаю из самыхлучших побуждений, из элементарного человеческого сочувствия — смотретьпротивно, как взрослые, серьёзные люди гоняются за пустышкой, химерой,бесполезной игрушкой. Меня, как представителя точных наук да и практики,форменным образом с души воротит, когда я наблюдаю за пустой тратой сил ивремени. Бросьте, а?

«Кульминация, — подумал молодой человек. — Знатьбы только, продиктован этот добрый совет подлинными человеческими чувствами илиуказаниями других?»

Он слегка пожал плечами, улыбнулся.

— Ну да, конечно, — с видимым сожалением сказалпрофессор. — Вы ведь не по собственной инициативе во всё это влезли, у васнаверняка имеется требовательное начальство, которое жаждет результатов и вашиммнением не интересуется вовсе… Я понимаю, мне это прекрасно знакомо поофицерскому прошлому… В науке по крайней мере над тобой не стоят начальники,которых следует слушать… А в вашем ремесле всё, разумеется, иначе… Как хорошовсё же, что я давно уже не на военной службе…

Он печально ссутулился над столом, глядя куда-то вдаль.Воспользовавшись паузой, молодой человек осторожно спросил:

— Быть может, вы всё же знаете, где мне найти…

— Везёт вам, господин племянник седьмогогерцога, — с явным сарказмом бросил профессор. — Не далее как вчера уменя и появились сведения о местопребывании великого изобретателя. чёрт с вами,простите великодушно за грубость. Если тем, кто вас послал, не жаль выбрасыватьденьги на бесполезные пустяки, дерзайте сколько душе угодно. По крайней меребедняга Лео поправит своё незавидное финансовое положение. Совесть у менячиста, я вас старательно отговаривал с позиций здравого рассудка. Благоволитевыбрасывать деньги на ветер — не смею препятствовать… Вам известно, что такоеВурстпратер?

— Ну разумеется, — сказал молодой человек. —Местечко в вашем великолепном парке Пратер, где располагаются увеселительныебалаганы, целый городок. Я там не был, но наслышан…

— Вот там Штепанека и ищите, — сказал профессор свидом крайне удручённым. — В балаганчике некоего Кольбаха. Господибоже! — выдохнул он вовсе уж страдальчески. — Бедняга Лео, которыймог стать ученым с европейским именем, подвизается со своим аппаратом вВурстпратере, в компании бородатых женщин, лилипутов и шпагоглотателей… Ибесполезно что-либо предпринимать… Отправляйтесь в Вурстпратер, молодойчеловек. Мне сообщили совершенно точные сведения люди, которым можно доверять.Балаганчик Кольбаха. Деталями я, уж простите, не стал интересоваться… НоВурстпратер, в общем, невелик, вы сами найдете, я думаю, с вашей-то энергией ирвением… Идите к Кольбаху… — Он подумал, взял графин и разлил по стопкампоследнее, что оставалось в графине. — И вот что… Я человек гордый,строптивый даже, но… Всё же такая светлая голова… Если увидите Лео, не сочтитеза труд передать, что я готов поступиться гордыней и предложить всё-такидостойный выход из положения. В том случае, если он готов бросить свои химеры изаняться тем, что я ему предлагал, двери моего дома для него всегда открыты…Вам, в конце концов, нужен не Лео, а исключительно его аппарат… Можете выоказать мне эту услугу?

— Я ему непременно передам, если найду, — сказалмолодой человек вежливо.

— Найдете, конечно же, — поморщилсяпрофессор. — Вурстпратер — не Сахара и не джунгли… БалаганчикКольбаха, — повторил он с нескрываемым омерзением. — Балаганчик…

Он понурился, поник, взгляд стал потухшим, а всё прежнееоживление куда-то моментально улетучилось. Понятно было, что делать здесь болеенечего, благо нужная информация (будем надеяться!) получена…

Молодой человек поднялся:

— Разрешите откланяться?

— Да, пожалуй, — отозвался профессор меланхолично,не глядя на собеседника.

— Я смогу нанести вам ещё визит? Коли возникнет такаянеобходимость?

— Бога ради, — тусклым голосом бросилпрофессор. — Бога ради…

Молодой человек тихонько вышел из комнаты, пересек обширноепомещение, загроможденное диковинными аппаратами (на сей раз уже нигде нетрещало и не плясали электрические разряды), спустился с невысокого каменногокрыльца в три ступеньки и быстрыми шагами направился к воротам. Привратникпредупредительно распахнул перед ним калитку и поклонился на прощанье, егоукрашенная бакенбардами физиономия осталась непроницаемой.

Густав встрепенулся на козлах, глянул вопросительно, вынулкнут из гнезда.

— В Вену, Густав! — распорядился молодой человек всером и прыгнул в фиакр, хлопнув дверцей сильнее, чем это было необходимо.

Щёлкнул кнут, фиакр тронул с места. Молодой человек в серомсгорбился на уютном мягком сиденье, подперев кулаками щеки. В ушах у него всёещё звучал саркастический голос профессора, с нескрываемой ирониейповествовавшего о череде «племянников». И при воспоминании о том, какоеошеломление он испытал, охватывал жгучий стыд. Сам он нисколько не был виноватв том, что его инкогнито было раскрыто столь позорным образом, — но легчеот этого факта не становилось ничуть. Стыдобушка вышла… Кто мог предполагать…

Тяжко вздохнув, он выпрямился на сиденье — фиакр как разпроезжал мимо заведения Верре, и следовало проверить кое-какие предположения,забыв на время о недавнем афронте.

Он достал из кармана маленькое круглое зеркальце и,привалившись плечом к дверце, держал его так, чтобы видеть происходящее заспиной. Так и есть: двое ничем не приметных господ, торопливо спустившихся стеррасы, запрыгнули в тот самый фиакр с кучером в чёрном сюртуке, которыймолодой человек заприметил по дороге к профессору. Фиакр проворно выехал состоянки экипажей и двинулся следом, соблюдая всё ту же дистанцию, что и по путисюда.

Это была классическая слежка. Боковая аллея, ведущая кворотам профессорского особняка, прекрасно просматривается именно с террасы,как и сами ворота. Те двое, заняв удобную позицию для наблюдения, ничуть нерисковали упустить преследуемого, разве что он покинет особняк черезкакую-нибудь заднюю калитку и скроется пешком — но обычно людипредусмотрительные в подобных случаях берут под пристальную обсервацию всеподступы к дому… Наверняка и на этот случай что-то было предусмотрено.

Слежка, конечно. По большому счёту, это как раз нисколечконе волновало, поскольку могло считаться в его ремесле вещью самой что ни наесть прозаической. Всего лишь слежка. И нет нужды гадать, кто именно идет поего следу, — всё равно этого пока что не угадать. Рано или поздновыяснится. А вот пережитый у профессора стыд волновал до сих пор.

Он не раз оказывался в опасности, когда просто нешуточной, акогда и откровенно смертельной. Однако в такую вот, насквозь мирную, нонеловкую и нелепейшую ситуацию ротмистр Бестужев попадал впервые за всё времяслужбы — что в армии, что в Охранном отделении.

Он снова вздохнул — тяжко, досадливо. Мысли невольновозвращались к недавней беседе в Петербурге.