– Надо меньше думать о желудке! – поучающепровозгласил Селквист. – И больше о Деле! Мы должны собрать как можнобольше денег на наш маленький поход.

Селквист загасил лампу и важно двинулся к двери. Остальныепотянулись за ним. Последним плелся Огер, веся лампу.

Огер знал о Деле все!

Единственным Делом для Селквиста был, есть я будет только самСелквист.

Зал собраний располагался в центре Келебундина, и этоназвание звучало гораздо величественнее, чем выглядел сам зал. От здания, какспицы в колесе, разбегались основные дороги, которые вели к окраинам поселения.Они пересекались с кольцевыми дорогами, а дома гномов находились между ними.Деревня не имела защитной стены, но все дома были построены из камня, и каждыйиз них представлял собой маленькую крепость.

Гномам холмов не нравилась идея быть запертыми за оградой.Стены напоминали им об их родственниках – гномах Торбардина. Они напоминалигномам холмов о тех страшных днях после Катаклизма, когда Торбардин закрылворота своих мощных стен перед самым их носом, оставив своих возлюбленныхродственников подыхать от голода в чистом поле.

Сегодня зал собраний – а на самом деле просто дом,занимавший целый квартал и по размерам примерно соответствовавший четыремобычным гномьим домам, – был переполнен, и даже присесть было негде.

Селквист и его друзья с овцой с трудом вошли и начали,распихивая остальных гномов, пробираться вперед.

– Извините… Позвольте… Аккуратнее, тут моя нога! –Селквист упорно пробивался вперед.

Когда гномы замечали, кто именно это лезет, на их лицахпоявлялось отвращение, как будто они случайно глотнули прокисшего пива.

– Кто там? Что происходит? – спокойнопоинтересовался тан. Он был добрым гномом, пекарем по профессии, смотрел на мирс надеждой и, наверное, поэтому всегда выглядел несколько разочарованным.

– Это Селквист. Путешественник! – фыркнул кто-тоиз стоявших рядом.

Тан вздернул брови, и его лицо болезненно исказилось.Когда-то он возлагал определенные надежды и на Селквиста, но они развеялисьмного лет назад.

– Селквист! Что бы ты ни продавал, нам это не нужно. Мыпрекрасно поторговали сегодня и без тебя.

Тан небрежно ткнул пальцем в кучу, лежавшую перед ним. Шестьмешков с мукой, пакет с хлебом, плуг для упряжки быков, четырнадцать пустыхбочонков из-под гномьей водки. Ближе к выходу стояли и испуганно косились натолпу две упитанные овцы.

– Мои поздравления, – спокойно ответил Селквист.Он обернулся, схватил за руку Огера, который начал пятиться в толпе, и вытащилего вперед, – Видя здесь столько добра, я боюсь, что наш маленький подароктебе будет неинтересен. Я слышал, – добавил Селквист в порывевдохновения, – что у твоей любимой дочери Пышечки день рождения!

Гномы, стоявшие вокруг, казались обескураженными: они впанике прикидывали, как могло случиться, что они пропустили такой день и как имтеперь выкручиваться.

Селквист выдвинул вперед Огера, который положил перед таномовцу.

Тан моргнул. Из-за его спины выскочила пухлая девочка,растолстевшая на отцовских пирогах и ничего так сильно не любившая, как слойкис кремом, и закричала:

– Аааа! Моя хочет!

– Но, бриллиантовая моя! – пробормотал тан, сподозрением глядя на Селквиста. – Сегодня ведь не твой день рождения. Твойбыл два месяца назад!

Остальные гномы вздохнули с облегчением. Пышечканахмурилась, затопала маленькими ножками и завопила:

– Мой, мой, моя хочет! Аааа!

Ее лицо скривилось, и две слезинки, с большим трудом найдядорогу между пухлыми щеками, упали на пол. Девочка бухнулась следом, и стоявшиевокруг гномы поспешно отпрянули. Ее истеричный характер был всем слишком хорошоизвестен.

– Не расстраивайте ребенка, – вкрадчиво проговорилСелквист. Он нагнулся и погладил девочку но голове.

– Слез побольше! Побольше слез, – тихо прошепталон ей.

Стоявшая неподалеку жена тана, необычайно рослая для гномаженщина с впечатляющими бакенбардами, гневно шевеля ими, направилась к мужу.Тан сломался.

– Спасибо, Селквист. Мы… ну… принимаем твой дар.

Он поднял овцу и передал дочери, которая вцепилась в нее стакой силой, что казалось, бедное животное сейчас задохнется.

Огер, с тоской наблюдавший за всей процедурой, облизнулся ипечально подумал о холодце из бараньих ножек.

Довольный Селквист поклонился тану и начал пробиратьсясквозь толпу к большому бочонку орехового эля, стоявшему на возвышении в углузала. Но вдруг чья-то грубая рука схватила его за рубаху, и он неожиданно длясебя оказался нос к носу с разъяренным крепким седовласым гномом. Это былвоевода деревни.

– Может быть, ты и думаешь иначе, господинСелквист, – вождь был красен от гнева, – но мы нападаем на драконидоввовсе не затем, чтобы ты и твоя воровская шайка могли чем-нибудь поживиться! Мырискуем жизнью, и, клянусь Реорксом, мне надоело наблюдать, как твоя тощаязадница исчезает в трещине стены, пока моим бравым парням вышибают мозги.

– Невелика потеря, – пробормотал Селквист.

– Что?! Что ты сказал?! – проревел вождь,подтягивая его еще ближе к себе.

– Я сказал, вы – великий вождь, Мурбрайн. –Селквист попытался выскользнуть из рук воеводы.

– Муртан![1]– проревел вождь, – меня зовут Муртан! – Он тряхнул Селквиста. –Что бы вы там ни стащили, несите сюда немедленно! Все надо распределить междунаиболее нуждающимися!

– Конечно, Мурбрайн, – вежливо согласилсяСелквист. – Мы все принесем. Только сначала вы пойдите к этойочаровательной маленькой девочке и скажите ей, что забираете ее милую овечку.

Вождь побледнел. Двухметровые дракониды с их ужасными зубамии отравленными лезвиями мечей были ничто по сравнению с Пышечкой.

– Запомни, хитрый щенок, – прорычал Муртан,приподняв Селквиста и встряхивая его при каждом слове. – Чтобы я больше невидел тебя во время набега! Если увижу, добьюсь, чтобы тебя изгнали!

Это была страшная угроза для любого гнома. Изгнанникунавсегда запрещался вход в родную деревню и общение с родным кланом. Онстановился бесприютным бродягой, обреченным до конца своих дней скитаться поКринну. Изгоя мог принять другой клан, но и в этом случае он не становилсяполноправным членом клана, а жил в нем как бы из милости, не имея права голоса.