Нуньес тоже хотел посмотреть матч, но ему, как новичку,пришлось заступить именно в эту смену.

— Выложите все металлические предметы на поднос,пожалуйста, — сказал он.

Посетитель начал одной рукой выкладывать из карманов вещи, аНуньес внимательно за ним наблюдал. Человек невольно делает поблажки калекам ираненым, однако Нуньеса научили не доверять этому инстинкту.

Он дождался, пока бритоголовый выложит на поднос обычныйнабор: завалявшуюся в карманах мелочь, ключи и два мобильника.

— Растяжение? — спросил он, посмотрев на больнуюруку посетителя, обернутую несколькими слоями эластичного бинта.

Бритый кивнул:

— Поскользнулся на льду. Неделю назад. До сих порболит, зараза.

— Сожалею. Проходите, пожалуйста.

Посетитель прошел через детектор, и машина возмущеннозапищала.

Он нахмурился.

— Так и знал! У меня перстень под повязкой, врачи несмогли снять, потому что палец распух.

— Не страшно, — сказал Нуньес. — Я проверюметаллоискателем.

Он провел жезлом по перевязи. Единственным подозрительнымпредметом оказался металлический предмет на безымянном пальце бритого. Нуньескропотливо обследовал металлоискателем каждый дюйм повязки и пальцев. За нимнаверняка внимательно следили из пункта наблюдения, а ему не хотелось терятьработу.

«Лучше перестраховаться».

Он осторожно засунул жезл под перевязь, и бритоголовыйскривился от боли.

— Извините.

— Ничего. Время сейчас такое — осторожность неповредит.

— Ваша правда.

Нуньесу посетитель понравился. Как ни странно, здесь стакими вещами считались — наитие стало основным подспорьем американцев в борьбес терроризмом. Ученые доказали, что интуиция помогает установить угрозу кудалучше любого прибора. «Дар страха» — так это называлось в каком-то справочникепо безопасности.

Все инстинкты Нуньеса молчали. Подойдя ближе, он заметилединственную странность: бритоголовый здоровяк намазал лицо и голову каким-токремом — то ли тональным, то ли маскирующим.

«Подумаешь! Кому же хочется зимой ходить бледным?»

— Все нормально, — сказал Нуньес, убирая жезл.

— Спасибо.

Посетитель начал раскладывать вещи по карманам, и тут Нуньесзаметил на кончиках пальцев его больной руки татуировки: корону на указательноми звезду на большом. «Нынче все делают себе наколки», — подумал он. Хотяподушечки пальцев — уж очень чувствительное место.

— Больно было?

Здоровяк посмотрел на пальцы и хохотнул:

— Меньше, чем вы думаете!

— Везет, — сказал Нуньес. — Моя жутко болела.В учебке мне накололи на спине русалку.

— Русалку? — усмехнулся бритый.

— Ну да, — смутился Нуньес. — Ошибкимолодости…

— Понимаю. Я в молодости тоже совершил ошибку — теперькаждое утро просыпаюсь с ней в одной постели!

Они посмеялись, и бритый ушел.

«Прямо детская игра», — подумал Малах, проходя мимоохранника к эскалатору. Попасть в Капитолий оказалось на удивление просто.Сутулая спина и выпирающий живот изменили его облик, а крем скрыл татуировки налице и руках. Но самой гениальной находкой была перевязь, в которую Малахспрятал очень важный предмет — его-то и нужно было пронести в здание.

«Подарок единственному человеку на свете, способному помочьмне найти желаемое».

Самый большой музей в мире, оснащенный по последнему словутехники, — одна из наиболее оберегаемых тайн на планете. В нем большеэкспонатов, чем в Эрмитаже, музее Ватикана и музее «Метрополитен», вместевзятых. Несмотря на столь богатую коллекцию, очень немногим доводилось попастьза тщательно охраняемые стены.

Расположенный сразу за городом, по адресу Силвер-Хилл-роуд,4210, музей представляет собой массивное зигзагообразное сооружение, состоящееиз пяти соединенных между собой отсеков — каждый отсек длиннее футбольногополя. Сразу и не скажешь, что за голубоватым металлическим фасадом кроетсястолько странного: шестьсот тысяч квадратных футов загадочного мира, в котороместь «мертвая зона», «мокрый отсек» и больше двенадцати миль стеллажей дляхранения экспонатов.

Подъезжая в белом «вольво» к главным воротам музея, КэтринСоломон была сама не своя.

Охранник улыбнулся:

— Смотрю, вы не футбольная фанатка, миссСоломон? — Он убавил громкость телевизора, по которому показывалипредматчевое шоу.

Кэтрин натянуто улыбнулась:

— Сегодня воскресенье.

— Ах да! У вас же встреча.

— Он здесь? — с тревогой спросила Кэтрин.

Охранник заглянул в бумаги.

— В журнале не отмечался.

— Наверно, я рано приехала.

Кэтрин приветливо махнула охраннику и поехала по извилистомуподъездному пути к своему месту на маленькой двухъярусной парковке. Она собралавещи и напоследок взглянула на себя в зеркало заднего вида — скорее попривычке, чем по необходимости. Кэтрин Соломон унаследовала от предков здоровуюсредиземноморскую кожу, и даже в пятьдесят лет цвет лица у нее был ровный исмуглый. Она почти не пользовалась косметикой и никогда не укладывала густыечерные волосы. У Кэтрин, совсем как у ее старшего брата Питера, были серыеглаза и стройное, аристократическое телосложение.

«Вы прямо близнецы», — часто говорили им.

Их отец умер от рака, когда Кэтрин было всего семь лет, иона почти его не помнила. Брат, которому к тому времени исполнилось пятнадцать,начал свое восхождение к статусу семейного патриарха куда раньше, чем ожидалось.Впрочем, он добился этого положения с присущим всем Соломонам достоинством исилой духа. По сей день Питер заботился о Кэтрин так, словно они все еще былидетьми.

Поклонники у Кэтрин не переводились, но она так и не вышлазамуж. Спутником ее жизни стала наука — она приносила больше радости иудовлетворения, чем любой мужчина. Кэтрин ни о чем не жалела.

Не так давно о выбранной ею области знаний никто не слышал,но в последние годы ноэтика стала открывать новые двери к постижению тайнчеловеческого разума.

«Наш скрытый потенциал воистину безграничен».