Большой Джо внимательно следил за исправностью систем, но никаких существенных нарушений не замечал. Автоматика работала безукоризненно.

— Идем по графику, — от нечего делать доложил Григорий.

Марс превратился в громадину, не вмещающуюся в экраны. С края к центру рыжей чаши постепенно перемещалась белая полярная шапка, окруженная изломанным венчиком более темной местности, чем поверхность, расположенная далее к северу. Это было еще одной интригующей загадкой. Ученые в один голос утверждали, что в марсианской атмосфере замерзший углекислый газ может только сублимироваться. То есть, из твердого состояния сразу превращаться в газ. Следовательно, никакой жидкой углекислоты быть не могло. Жидкой воды — тем более. Тогда что же за серость расползается от тающих полярных льдин? Оказалось, пыль.

— Первая коррекция прошла нормально, — доложил Клаус. — Выходим под Южный полюс.

— Расстояние?

— Близкое к расчетному. Пора уж это расстояние называть высотой, — заметил педантичный Клаус. — Можно себя поздравить!

— Подождем, — сказал Григорий. — Еще предстоит вторая коррекция. Опасаюсь я.

И накликал.

Вторая коррекция пролетной траектории прошла далеко не блестяще. Хотя ММК и успел «зацепиться» за гравитационное поле Марса и превратился в его нового спутника, орбита получилась не круговой, а уродливо-эллиптической. Причина: тормозные двигатели не доработали, отключились раньше положенного срока.

Эдвин промолчал, поскольку и без его приказов каждый член экипажа знал, что следует делать. На Землю ушла сконфуженная радиограмма. Григорий крепко выругался по-русски, выключил свой пульт и по-американски взгромоздил на него ноги. Клаус срочно рассчитывал элементы новой, незапланированной орбиты. Большой Джо занялся выяснением причины сбоя. Остальные вахтенные проводили тестирование ОТС — общего технического состояния корабля.

А с экрана телескопа уплывала сияющая полярная область. Теперь она перемещалась от центра к периферии чаши. Ее очертания несколько смазывала испаряющаяся углекислота, но в целом видимость оставалась очень приличной. Дразняще приличной. Эдвин даже различал тень «Одиссея» — маленькое пятнышко, скачущее по нагромождениям «сухого льда» и временами исчезающее во впадинах.

— Свой след на Марсе мы уже оставили, — с несколько преувеличенным оптимизмом заявил Большой Джо.

— Уж очень эфемерный, — откликнулся Клаус. — Как юношеские грезы… Эдди, нам потребуется еще одно торможение.

— Кто бы сомневался.

— В нужную точку мы выйдем через шесть часов тридцать семь с половиной минут.

— БД, ты успеешь разобраться с неполадками в управлении движка?

— Вполне, — кивнул Большой Джо. — Железно.

— А реактор в порядке?

— Всю полагающуюся мощность выдает.

— Ну что ж…

Эдвин отстегнул ремни и выплыл из своего кресла.

— Моя вахта — как раз через шесть часов?

Григорий быстро глянул на таймер.

— Если хочешь, могу тебя подменить.

Эдвин отрицательно качнул головой.

— Мне совсем не трудно!

— Э, нет, Григги. Сам люблю порулить.

Григорий изобразил на лице высокомерие.

— Неширокий ты человек, начальник. Как полоска на американском флаге.

Эдвин ухмыльнулся. Полосы на российском флаге, конечно, шире. Только их там всего три. Против полусотни американских.

* * *

Центр управления располагался сразу под прозрачным окном в середине передней стенки blin'a. Покинув его через люк в полу, Эдвин оказался в круглом вестибюле, именуемом еще одним русским заимствованием, которое славяне в свое время одолжили у тюркских народов, — словечком bazar, что в переводе означало стихийный маркет под открытым небом. Где-нибудь в степях Азии. Ах, как все это было далеко! И по времени, и по расстоянию…

Базар «Одиссея» находился в осевом пространстве корабля, ниже кабины управления. Продавать в нем ничего не продавали, но там сходились все внутрикорабельные пути. Через свой потолок этот отсек соединялся с рубкой. Через пол начинался маршрут в хвост, по трубе к реактору, а в стороны от базара разбегались поперечные коридоры блина. Они делили диск на равные сегменты по девяносто угловых градусов. Каждый коридор-колодец заканчивался у обода колеса, где при вращении корабля вокруг сила тяжести достигала максимума. В этой наиболее комфортной зоне, располагались личные каюты экипажа.

Три шахты имели приятную и спокойную окраску, — молочную, терракотовую, бежевую. А вот четвертую выкрасили пронзительно-алым цветом. В каютах красного отсека никто не жил. Весь этот сегмент был напичкан ультрасовременной медицинской техникой, имел автономную систему жизнеобеспечения, а на совсем уж худой конец — еще и морг. Потому что красный сегмент представлял собой законсервированный госпиталь. Или изолятор, если угодно. На тот случай, если экипаж ММК «Одиссей» вздумает подхватить марсианскую инфекцию.

Таковая инфекция никоим образом не предназначалась для импорта. Невозможно было и представить, к чему она приведет на Земле. Поэтому в нескольких частях корабля имелись мощные заряды гексагена. Мать-Земля в любой момент могла взорвать «Одиссей» одной кодированной радиокомандой, не слишком учитывая при этом пожелания экипажа. Взорвать мог и командир. С помощью небольшого карманного пульта. Взрывать — это то, что люди научились делать очень хорошо. Значительно лучше, чем лечить болезни.

* * *

Как обычно, ММК «Одиссей» вращался. Спускаясь, Эдвину приходилось придерживаться за специально натянутый канат. Иначе при свободном падении в одиннадцатиметровый колодец можно и травму получить. Несмотря на пневматические подушки, устилающие дно. А подниматься приходилось по эластичным скоб-трапам, наклеенным на стены шахт.

Спуск проходил мимо входов, ведущих в кладовые, оранжерею и в санитарную шлюзовую камеру. Повсюду в крышках люков горели зеленые огоньки. Судя по ним, на борту ММК царил образцовый порядок. Немного смущало недавнее отключение тормозных двигателей, но все прочее шло хорошо, очень хорошо.

Благополучно приземлившись, Эдвин шагнул в кольцевой коридор диска. Протянул руку, нажал рычаг замка. У его ног распахнулся люк. В отличие от земных отелей, на «Одиссее» все апартаменты находились не за стенами коридора, а под его полом. Этого требовала толщина диска, который суживался от центра к периферии, а также то, что при вращении именно на ободе колеса искусственная гравитация максимальна.

Капитанское жилище ничем не отличалось от прочих. Примерно треть каюты занимала громоздкая, но очень безопасная космическая кровать. Свободно катаясь по изогнутым рельсам, это сооружение могло переезжать с пола на стену. Хоть на курсовую, хоть на кормовую. Такая конструкция гарантировала спящего человека от неприятных выпадений при внезапных ускорениях, равно как и при внезапных торможениях.