— Так в неделю же, господин советник.

Тут я решил уважить Остапа Ибрагимыча.

— А пусть будет десять. Для ровного счета. Только идите, идите поскорее! Компьютеры уже дымятся. Вас дожидаючи.

— Кормежка за счет заведения? — несколько оторопело спросил гражданин Левитин.

— Сударь, наносите оскорбление Алисе Георгиевне. Полный пансион. Только, чур, без моего ведома отсюда — ни ногой. И зубы — на замок.

— Ага. Замок, полный пансион. И сколько нам хлебать баланду?

— Месяца четыре. Ну, может быть, четыре с половиной.

— А не больше? — заподозрил Фима.

— Это уж вряд ли, — с большой убежденностью заверил я, глядя на хмурые облака за окном.

— Законы нарушать придется?

— Это еще зачем? Если будет мешать какой-то закон, то мы его изменим. По-моему, так лучше.

— Вот это приятно, — сказал Фима. — Мне многие законы мешают.

— Глядишь, и ам-амнистию заработаем, — сказал Дима.

— Все возможно, — обнадежил я. — Россия — страна внезапная. Уж если полюбит, то держись.

Дима взглянул на меня почти трезвым взором.

— А конец у вашей сказки будет счастливый, Владимир Петрович?

Я поднял глаза к итальянскому подвесному потолку с копиями фресок Микеланджело Буонаротти. Фрески изображали Страшный Суд.

— Вот этого, братцы, не знаю. Не от меня зависит. И даже не от президента. Только от него, — я кивнул на фрески.

— З-звучит песс-симис… — заметил Дима. — Как-то так звучит.

— От хорошей жизни еврея на небеса не позовут. Что, Владимир Петрович, здорово припекло?

— Будь здоров.

— Всеобщий конец наступает?

— Всего лишь общий, — бодро заверил я.

— Вот этого не надо, — сказал Дима. — Не надо общего конца, Владимир Петрович. Давно установлено, что каждому достаточно своего. Максимум — одного на двоих. Пардон, Алиса Георгиевна.

— Видимо, вы еще не успели привыкнуть к перемене общества, — снисходительно сказала АиЗ. — Неожиданно получилось.

Дима поморщился.

— Вряд ли смогу перевоспитаться, ваше величество.

— Почему? Вы же сумели бросить наркотики.

Дима закашлялся.

— Кажется, я могу идти? — спросил Терентьев.

— Ступайте, голубчик, ступайте, — милостиво позволил Фима, роясь в звездно-полосатой авоське. — Уморились, небось, нас задерживаючи… Царь Соломон, да где же мои очки? Неужели опять в холодильнике?

— Давно ты в тю-тюрьму не собирался, — добрым голосом сказал Дима.

Фима немедленно побагровел.

— Эта шутка надоела мне лет пятнадцать назад!

— У вас минус три слева и минус два с половиной справа? — спросила АиЗ.

Все уставились на нее. Фима покрутил головой, будто ему расстегнутый воротничок жал. Да и мне жутковато стало.

* * *

На втором этаже оба уткнулись в экраны. В курс дела вошли быстро.

— Ой, мама родная…

— И папа тоже.

— Да-а. Испуганный крантец корячится. В конце короткого туннеля. Владимир Петрович! Что ж вы так…

— Как?

— У-упругим дрыном да по бритой тонзуре… Прямо как на дико-дискотеке в Сыктывкаре, честное слово.

Я усмехнулся.

— Ну, теперь-то вы на меня не в обиде?

— Да я как-то сразу почуял, что на вас обижаться — грех. А теперь вот вижу, что по-почитать вас надо, игемон.

— Разве можно обижаться на спасателя человечества? — рассеянно согласился Фима. — Второго после Христа.

Он снял очки и протер глаза.

— Димк, давай-ка, увеличь зверушку максимально. И пропусти сквозь фильтры.

— Эй, эй, — сказал я. — Полюбовались — и будет. Рассчитывайте последствия. Именно для этого вас наняли.

— А какой у нас доступ?

— К любому банку информации, находящемуся во власти президента России.

Гангстеры двух непростых народов ухмыльнулись одинаково.

— Годится. На первый случай. Вы уж не обижайтесь, Владимир Петрович.

— Обижаться на вас бесполезно. От меня что-нибудь нужно?

— Нужно знать некоторые исходные папа-параметры, отче вы наш. Вот, к примеру, какова скорость астероида?

— Относительно Земли — около тридцати четырех километров в секунду.

— Диаметр?

— Никто не знает. До трех километров. Возьмите в среднем… ну, полтора, что ли.

— Лучше три, — здравомысленно поправил Фима. — Запас никогда не повредит.

— Три, так три. Вам теперь виднее.

— А масса?

— Вообще неизвестна. Пусть будет… м-м, среднеастероидная.

— Надо бы знать точнее, — кислым тоном сказал Фима.

— Попытаюсь, но результат получим нескоро.

— Попытайтесь, голубчик Владимир Петрович. Попытайтесь, красно солнышко…

— Не поминай всуе! — с внезапной яростью оборвал Дима.

— Что не поминать?

— Ярило.

— Почему?

— Мне кажется, не стоит.

Фима озадаченно пожал плечами. Потом он мне поведал, что у Димки бывают страшные озарения. После исцеления от наркозависимости.

* * *

Туманян откликнулся через сорок секунд. Меня это порадовало, темп закручивался нужный.

— Ваграм Суренович! Можете организовать пролет спутника близ астероида? Тогда по искривлению траектории…

— Вас понял. Уже думаем над этим проектом.

— Сколько времени потребуется?

— Через несколько минут доложу.

— Спасибо. Ждем. Дима, Фима! По расчетам военных, падение случится в районе Исландии. Вводите гидрологическую, метеорологическую, сейсмическую и всякую прочую информацию. Короче, хоть черта вводите. Или число «пи». Но выдайте мне прогноз. Гоу, гоу! Фас, мои дорогие.

— Ишь, погоняла, — проворчал Дима.

— Хычник, — согласился Фима. — Сейчас я полезу в Библиотеку Конгресса американского. А ты ныряй в Российскую академию наук. По пути можешь наведаться в ФСБ. Только не шали, никаких взломов, мы теперь мужи государевы.

— Э! Для ФСБ мы как были, так и останемся спай-мальчиками. Не забудь про британцев с их энциклопудиями. Хочу, чтоб они были на твоей совести.

— Ну давай, рабо-работай, рабо-раб египетский.

— Из Египта мы давно эмигрировали. Ныне я свободный раб алчности.