вокруг, не слыша голосов: для неё существовал только один-единственный эльф — любимый муж, который, облачившись в доспехи, сел на коня и вскинул меч.

— Братья! — крикнул Ангарато. — Враг хитёр! Его армия обошла наши владения с запада, чтобы напасть с юга, где нет непроходимых лесов и смертоносных ловушек, где пролегают широкие торговые дороги и множество мирных поселений! Мы не должны допустить это! В бой! Остановим морготовых тварей! Защитим наш народ! Спасём тех, до кого добрался враг! Мы нужны Белерианду, братья! И мы победим!

Эльдалотэ видела, супруг заметил её, горящий беспощадным огнём взгляд изменился: пламя стихло, став не опаляющим, но тёплым, глаза теперь смотрели печально.

— Не смей прощаться со мной! — крикнула леди, бросаясь к мужу и хватая его закованную в холодную сталь руку. — Ты вернёшься, и я напишу книгу о твоих подвигах!

Посмотрев на супругу с печальной улыбкой, дортонионский лорд покачал головой.

— Обещай мне наследника, Эльдалотэ, — тихо произнёс Ангарато, — и тогда я обязательно вернусь. Я хочу, чтобы у меня были две причины жить: ты и наш сын. А летопись…

Нолдо многозначительно посмотрел в глаза жене, словно задавая немой вопрос — не жалеет ли она о том, что выбрала воина, а не книжника, что оказалась на окружённой врагами земле вместо безопасного побережья. Эльдалотэ хотела ответить однозначно и не могла: не в силах представить жизнь без любимого Ангарато, ученица Квеннара всё равно не забыла отдавшего ей сердце летописца. Как он? Как вообще жить, зная, что любимая предпочла другого? Образ из прошлого часто вставал незримой тенью между супругами в любой спорной ситуации, и сейчас возник снова.

— Летописи есть кому написать.

— Я напишу лучше! — скрестила руки на груди эльфийка. — Вернёшься, и я сделаю всё, что ты захочешь. И даже то, что не можешь представить!

Ангарато наклонился к супруге, нежно поцеловал дрогнувшие губы. Сердца забились в унисон, тёплое дыхание слилось воедино, и тень прошлого растаяла. С трудом отстранившись, смаргивая слёзы, леди подумала, что единственное её желание сейчас — пусть этот поцелуй не окажется последним!

***

Когда пришло осознание, что настало время вступать в войну с Морготом, а, значит, изначальная цель пути через Хэлкараксэ достигнута, и вот он — момент истины, который покажет, чего стоит каждый, считавший себя непобедимым героем, Айканаро почувствовал — главный бой предстоит не с орками, а с самим собой. Воспоминания обо всём причинённом Морготом зле вспыхнули ярче пламени Анар, опьянив, лишив способности мыслить, ослепив желанием немедленно расправиться с врагом. Захотелось кричать, обвиняя предателя-Вала во всех бедах Арды и лично его, Айканаро, несчастьях, огонь в сердце полыхнул слишком горячо, обжёг до боли. Нолдо, испугавшись собственной безумной ярости, очнулся.

Нет, нельзя терять рассудок. Кто же тогда будет командовать войсками? Кто-нибудь, конечно, найдётся — вспомнились нескольких искусных бойцов и хороших стратегов. Да, найдутся. Только уступать им место главнокомандующего Айканаро не собирался.

Просмотрев донесения из леса, убедившись, что отряда, который перехватывает пробирающихся сквозь ловушки и болота орков достаточно, чтобы расправляться с ними, военачальник перевёл взгляд на дорогу в Химринг. Если армия врага на неё выйдет…

Моргот не может не знать об этом пути — крылатым тварям прекрасно видно расположение всех дорог. Ангарато защитит запад и юг, если опять не начнёт вести себя глупо, что с ним стало часто происходить после того, как он влюбился, однако сейчас не время для нежных отношений, и вряд ли брат поступит безрассудно. Перед остальными стоит иная задача.

— Очистим лес! — громко объявил Айканаро. — Отстоим восточный тракт! И погоним орков обратно в их проклятые земли! Мы победим, я уверен.

Дагор Аглареб. Маэдрос

Стол, высотой чётко до подоконника, стоял впритык к выходящему на север панорамному окну из трёх широких створок, ветер, треплющий алые полотна знамён на крышах и шпилях башен, с воем разбивался о стекло, выл в арках и под мостами, стонал среди строительных лесов на очередном оборонительном ограждении: камень, остающийся после прокладывания многочисленных туннелей внутри скалы шёл на возведение новых и новых стен на пути врага, что порой казалось излишней предосторожностью.

— Проекты отца сохранились не полностью, — смотря в окно, а не на схемы, процедил сквозь зубы Маэдрос, словно обвиняя в этом Макалаурэ, сидящего рядом за столом. — Когда мы прибыли на Митрим, он создал множество чертежей метательных механизмов, передвижных и встраиваемых в стены, но всё это лишь незавершённые наброски, а то, что успели сделать, погибло в огне на южном берегу озера. И восстановить проекты некому!

— Мы потратили целое лето, продумывая оборону в горах и ущельях, — напомнил менестрель, зажигая ещё одну свечу. Близилось утро, скоро станет светло и без огня, но пока он необходим.

— Всё это слишком сложно, для воплощения таких проектов потребуется дюжина лет! И, возможно, не одна. Даже наугрим не могут понять, как построить подобные механизмы!

Макалаурэ показалось, старший брат хотел продолжать говорить, но почему-то замолчал, замер, смотря в окно.

— Я их уничтожу! — прозвучали на вдохе слова, с улицы донеслись смешанные с ветром звуки гонга и рогов.

Ужасающее чудовище, в которое в одно мгновение превратился только что относительно спокойно рассуждавший о строительстве защитных сооружений лорд Химринга, сорвалось с места и бросилось к двери. Испугавшись брата сильнее, чем неизвестно чего случившегося, Макалаурэ посмотрел в окно. И всё понял.

***

«Нельо, остановись!» — захотелось крикнуть вслед, но менестрель чувствовал: это не сработает, и не только потому, что он — не герой Астальдо. Просто… Верховный нолдоран не виноват перед Нельяфинвэ Феанарионом настолько, как провинился Моргот и его твари.

Ещё раз посмотрев в окно на кишащую врагами равнину Ард-Гален, оценив направления движения живой массы, вспомнив собственную армию и укрепления, владыка Поющей Долины тяжело вздохнул, понимая — его королевство обречено.

Дис… Аранаро… и ещё сотни имён прозвучали в памяти, сотни лиц, улыбающихся, серьёзных, сердитых или печальных промелькнули перед внутренним взором, чтобы растаять в обрушившейся волне осознания: им не помочь. Может быть, кому-то повезёт спастись. Или нет.

Ринувшись к дверям, Макалаурэ хотел присоединиться к брату, которым, похоже, завладела слепая ярость, способная заставить совершить роковую ошибку.

«Как он будет сражаться?! — на грани паники подумал менестрель. — У него же одна рука! Левая…»

Крепость наполнилась шумом,