– Почему ты так решила?

– Потому что у тебя такие глаза.

Я погладил ее по жестким сухим волосам. Она смотрела на меня внимательно, словно собака. Не породистая, но красивая. Я не ответил ей. Потому что не испытывал сильной душевной боли – на меня, словно на пистолет, поставили глушитель. Может, я и стрелял, и убивал сейчас кого-то – но ничего не слышал. Но глаза нас соединяли. У нее тоже были «такие» глаза.

– Давно занимаешься этим?

– Вторую неделю.

– Ты слишком трепетна для этого.

– Женщины делятся на два типа – шлюхи и папины дочки. Иногда переходят из одной категории в другую.

– Откуда ты это знаешь?

– Папа говорил. Шлюхи готовы черту переступить, а папиных дочек сдерживает авторитет отца.

– Твой папа жив?

– Нет. Его убили на улице, когда я школу заканчивала. Деньги хотели отнять, или что-то такое, он пил много. Он у нас в селе был единственным интеллигентом, учитель истории. Мать уехала. Я жила с шестнадцати лет одна. Потом приехала в Днепропетровск, поступила в институт. В девятнадцать родила. Не доучилась. Сейчас учительница в младших классах. Нужны деньги, чтобы сын в школу пошел. Мне же никто не помогал. А сама я как-то вдруг устала. Просто устала – и все. На квалифицированную работу у нас не устроишься, ехать покорять какие-то большие города типа Киева просто нет сил. Официанткой или полы мыть – тоже нет. У меня специальность библиотекарь.

Мы говорили и казалось, что время разговора все время увеличивается.

Хотя мы проговорили всего минут пять.

– Катя учится здесь на заочке, ей деньги платить за учебу надо. Она и предложила: а давай в Днепр по выходным ездить. Показала объявление в газете. Приехали – тут без рэкетиров, все как на обычной работе. Мы ведь больше всего боялись, что бандиты будут. Но ничего. Так и начали свои проблемы решать. Так что плохо ты женщин знаешь. Мы ради ребенка через любую черту переступить можем. Да и не черта это. Если любим – тогда да, черта. А так – обычная жизнь.

Когда мы вышли из-за ширмы, Катя сидела одна за столом, пила сок с мартини и смотрела в экран телевизора. Егор с Сергеем были в сауне.

Вошла женщина с невнятным выражением лица.

– Будете продлевать, ребята?

– Нет.

Вернулись Егор и Сергей.

– Опять не кончил, – улыбнулся Егор, махая рукой. В глазах Кати и Светы стал зажигаться рассвет. Обе они с опущенными головами и невеселыми улыбками попрощались с нами и быстро вышли.

За день до моего отъезда мне позвонил Егор.

– Слушай, мне тут девчонки позвонили.

– Какие?

– Из бани, помнишь?

– А…

– Они хотят встретиться.

– Знаешь, что-то не хочется.

– Да мне тоже, – устало сказал Егор. – У меня жена завтра из Киева приезжает. Просто девчонки хорошие. Говорят, решили больше в Днепр не ездить. Типа как из-за нас, мы подвигли… Видишь как… Давай с ними просто посидим, и все.

– Просто посидим?

– Ну да. Я договорился, мы их на автовокзале встретим.

Мы с Егором прохаживаемся возле автовокзала.

Уже прошло полчаса, как девушки должны были приехать. Но их не было. Я позвонил Свете по мобильному. Оказалось, что они еще и не выезжали.

– У нас нет денег, – помявшись, сказала Света.

– Доезжайте просто, а мы вас встретим.

Она помолчала.

– Понимаешь, я форму сыну школьную купила.

– Но на маршрутку же деньги есть? Приезжай… – уже понимая, что это не те слова, которые нужны, сказал я. Но что нужно ей говорить – я не знал. Хотя понимал – что.

– Приезжайте лучше вы к нам, – сказала она.

Все было ясно. Мы увидели друг в друге тех, кем не являемся. Может быть, они и в самом деле решили прекратить заниматься проституцией – при условии, что мы с Егором будем вытягивать их дальше. Но у Егора жена, у меня поезд в Москву. Похоже, мы хотели романтично посидеть с ними в ресторане, напутствуя в новую жизнь, и все.

Мы занимаемся не тем, к чему склонны, а тем, что нам удобно.

Удобство. Какая же тут романтика?

Мы помолчали еще немного. Я сказал ей: «До свидания». Посмотрел сквозь клавиши телефона на ее увядшие синие глаза среди сухой травы и нажал на одну из клавиш.

Обычная жизнь без рая.

Мы с Егором прошлись немного по набережной, очутились в прибрежном кафе, съели по шашлыку, выпили по пиву. Говорили, глядя на противоположный берег Днепра, о чем-то таком, что весело, хорошо, но что плохо запоминается.

Похоже – по крайней мере, мне так кажется, – что в этом месте вам немного наскучило читать этот текст. Чересчур уныло, скажете вы. Да и сюжет, который и так едва брезжил, совсем закатился за горизонт. Вы, вероятно, правы в этом своем ощущении. Честное слово, я не рисуюсь, вы правы. Но ничего не могу поделать. Бывает так, что не человек пишет текст, а текст пишет себя человеком. И такой текст бывает не увлекателен.

Ладно. Положите эти буквы в мусорную корзину и радуйтесь дальше жизни, если у вас есть чему радоваться и зачем жить. Или радуйтесь просто так. У меня иногда получалось.

У меня нет чувства юмора, признаю. Любая мысль о смехе в тех местах, где смеха нет и в зародыше – только лишь потому, что человек не должен унывать – вызывает у меня смертную тоску. Зачем смеяться? Для «позитива»?

Единственное спасение, считают многие, в крепкой семье. Единственное спасение, считает кто-то еще, в вере в Бога. У меня нет ни того, ни другого.

А впрочем – все не о том.

Прочитал сейчас эти буквы, и думаю: а ведь я вру, в общем-то, вру. Чувствую это, как Родион Раскольников, который стоял когда-то на мосту и хотел утопиться; чувствую, что шевелится внутри меня, как и у него, какая-то глобальная ложь, которой я почему-то подчиняюсь. И верю ей, этой лжи. Почему? Словно обманули меня еще в детстве или в юности каким-то очень каверзным фокусом, и начал я после этого фокуса жить совсем не в ту сторону, не в свою. Те же родители у меня остались, тот же брат, тот же дом, страна, земля – а я живу в другую сторону. А настоящая жизнь, все еще немного видимая, осталась где-то в стороне – да так далеко, что всех оставшихся лет жизни мне до нее дойти не хватит.

А что, если…

Что, если вдруг сложится лист бумаги, по которому я иду по прямой к моей оставленной жизни, сложится прямо под ногами поперек пути – и я, скатившись по этому листу вниз, сразу, одним махом, достигну цели? При внезапном преломлении пространства, по теории Эйнштейна, соединенные прямой линией точки накладываются одна на другую – соединяются.

Что, если бы так, одним махом? А?