Бледный некоторое время сидел молча, щурясь и по привычке втягивая носом воздух, словно все еще всхлипывая. Наконец, губы его дрогнули в усмешке, взгляд стал тверже и увереннее, плечи распрямились.

- Я мог бы тебя переубедить, - в окрепшем голосе прозвучала сдержанная веселость. - Я хорошо усвоил кривые тропки размышлений и корни убеждений ваших нелепых душ, похожих на дикую чащу... Но ты прав, я устал притворяться. Я стар, у меня болит спина, когда я хожу согнутый. От этого всхлипывания меня донимает кашель. Не приведи Дарующий, сэнна Лозио узнает, как много я, спасаясь от ревматизма, рассказал махигам об устройстве и утеплении домов, кладке очагов и дымоходов. Но я не мог просто мерзнуть и погибать, не исполнив по причине болезни главного задания ордена...

- Ты нам ничего не рассказывал, ты был всего лишь братом профессора Томаса, - сразу предположил Ичивари.

- Для посла не самое глупое утверждение, молодой человек, - усмехнулся бледный. - Я пристегну к твоей ноге тяжеленное ядро и ограничусь этой простой мерой, позволив жить в каюте второй палубы и даже гулять по кораблю, само собой - в сопровождении и не везде. Впереди у нас длинное плаванье. Не скрою: мне необходимо доставить тебя живым, и так будет проще для всех. Но ты дашь мне клятву именем зеленого мира, полнотой двух своих душ и...

Маттио запнулся, пытаясь вспомнить наиболее надежные и точные слова. Воспользовавшись непродолжительным молчанием, Ичивари обдумал все сказанное. Можно ли обещать так много и прав ли он, решаясь на то, что иные назвали бы недопустимым? Яростный и простой в решениях Банвас скорее умер бы, чем заговорил с врагом. Тихий покладистый Гух, в этом Ичивари был почти уверен, нашел бы первый попавшийся под руку острый осколок или обломок и провел им по запястью, опасаясь проявить слабость при угрозе пыток - и тем причинить вред зеленому миру. Он же, сын вождя, желает сыграть с бледным в открытую и надеется на выигрыш. Самонадеянность? Хотя дед говорил: умереть никогда не поздно. Ичивари нахмурился. Есть ведь некий порог, определяющий, можно ли хотя бы временно сосуществовать с бледным на его условиях, не предавая и не кривя душой?

- Ты убил Гуха? - негромко спросил махиг.

Бледный тяжело вздохнул и не ответил, смолк надолго. Потом искоса поглядел на пленника, и вина на дне глаз показалась Ичивари настоящей, непритворной.

- Я желал увезти его живым. Он знал пещеры, это было важно. Он еще кое-что ценное помнил... Мы ведь не только золото разглядели на вашем берегу. Я честно учил его горному делу. И получил воздаяние за свою науку сполна, составив интересные записи... Он охотно слушал о Дарующем и даже, возможно, был готов уверовать. Наконец, он заботился обо мне.

Бледный говорил тихо, слова приходилось угадывать, и Ичивари уверился в подозрении: под дверью слушают весь разговор. Магур так и рассказывал о бледных. Мол, друг другу не доверяют и себе самим тоже, а друзей, кстати, у них и вовсе - нет... Маттио Виччи понял задумчивость махига по своему. Еще раз покачал головой и сел удобнее, облокотившись на край кровати. Собрался убеждать. Но сразу же махнул рукой и сник, отказываясь от первичного намерения.

- Если бы я воспользовался ножом, перерезал бы ему горло, - сухо и почти зло бросил он. - Так надежнее. Его убил мой... союзник. Махиг. Дальний родич твоего отца. Вы мало отличаетесь от нас, если приглядеться. Скоро научитесь всему: и лгать, и предавать, и искать союзы, и отрекаться от них. Такова плата за жизнь в городах. Много людей и мало надежд стать значимым... Постепенно примитивная, достойная дикарей охота на зверей останется в прошлом, сами люди сделаются законной и ценной дичью. Я мог его зарезать, но не желал этого и не принимал участия в случившемся. Я ответил на твой вопрос. Что скажешь мне ты?

- Именем зеленого мира, полнотой душ и любовью матери клянусь, - негромко повторил Ичивари, честно дополнив предложенную формулу договора. - Я не буду делать глупостей, пытаясь умереть или сбежать. По крайней мере, пока не появится впереди берег. Что я получу взамен своей сговорчивости? Хорошо бы подробно, все же речь идет о моей жизни.

- Ты действительно не безнадежен, - хитро прищурился Маттио. - Торгуешься... Мы поладим. Будем разговаривать. Много разговаривать. О зеленом мире, о твоем отце, о вашей ложной вере в духов. У меня гораздо больше вопросов, чем ответов. Ты знаешь не все, но мне важно понять, как ты смотришь на мир... И еще одно условие. Мы будем изучать Скрижали, главную книгу моей веры.

- И я тоже смогу задавать вопросы?

- Да... это даже занятно. Только звать меня следует не Маттио Виччи, мне опротивело чужое имя, как и сам этот вечно дрожащий старик, пустая и мерзкая оболочка, маска... Я Алонзо Дэниз.

- Гратио Алонзо, оптио Алонзо или даже сэнна Алонзо?

- Откуда ты это знаешь, и столь подробно? Сэнна на вашем берегу был всего раз и он...

- От деда Магура. Именно он сжег корабль де Ламбры. Значит, оптио?

- Оптио - звание в иерархии ордена, как и ментор, - вздохнул Алонзо, поднимаясь на затекшие ноги и без спешки продвигаясь к двери вдоль стены, мимо поперечного ряда двухъярусных лежаков. - Сэнна или 'ваша благость' есть именования ментора при обращении к нему. Оптио ниже в иерархии и его, то есть меня, следует именовать светоносным, или лито. - Алонзо стукнул костяшками пальцев в дверь и звонким металлическим голосом потребовал: - Откройте, хватит пыхтеть возле щели. Ведь наложу наказание, чада грешные, и жестокое наказание... Как возмогли вы решиться подслушивать речи мои?

В коридоре что-то шумно упало, затопали обутые ноги, два голоса с незнакомым произношением испуганно выдохнули имя Алонзо. Забормотали невнятно, очень быстро, глотая слова и часто повторяя 'глори'... Оптио презрительно усмехнулся, продолжая постукивать ногтями по доске, торопя нерадивых слуг. Очевидно, уронили за дверью именно ключи.

- Трусоватых недоумков на моем берегу немало, - с неприязнью в голосе отметил оптио. - Но об этом мы тоже поговорим позже.

Дверь наконец-то распахнулась, стало видно: в тесном темном коридоре стоят, пихаясь локтями, трое, у всех наготове пистоли, целят они в комнату - то есть в грудь оптио. Осознали, позеленели, двое бухнулись на колени и забормотали молитву усерднее и громче прежнего. Третий торопливо сунул пистоль за пояс и поклонился.

- Приготовили? - уточнил Алонзо.

Слуга кивнул, поманил кого-то невидимого из недр коридора. Звякнуло железо. Ичивари поморщился, рассматривая цепь, гирю и широкое разъемное кольцо с замком. Алонзо сам приладил окову на ногу, весьма буднично поясняя, что все предусмотрено, что внутренняя поверхность выложена кожей и даже не оставит следа на теле... Ключ будет храниться у капитана, так что пытаться убить слуг и самого оптио, надеясь отнять его - бесполезно. Ичивари молча кивнул. Когда окова обхватила ногу, он ощутил себя зверем, пойманным в силки хитрым охотником. Душа рвалась на волю, и он впервые осознал сполна, почему волки готовы отгрызть себе лапу ради освобождения. И почему истекать кровью и ползти прочь от ловушки, уже не имея сил и надежды выжить - это победа... А еще Ичивари думал о той, прежней, мавиви, бабушке Шеулы. Женщину доставили на корабль едва живой и пытали, и было ей много хуже, чем умирающему волку, потому что зверь обрел свободу хотя бы в посмертии, человеку его враги не оставили и этого последнего одолжения.