В тот вечер, когда пропал Крэбб, Энтони Иден давал в Лондоне ужин для советского лидера, на котором присутствовали министры и члены королевской семьи. В разгар банкета Никита Хрущев упомянул «Орджоникидзе», отпустив шутку про «недостающую или потерянную собственность». Хрущев частенько высказывался невнятно, поэтому все заулыбались, хотя ничего не поняли. На следующий вечер контр-адмирал В. Ф. Котов, капитан советского корабля, был приглашен на официальный ужин, устроенный морским департаментом Портсмута. За кофе он сообщил своему английскому визави, что тремя днями ранее моряки с эсминца «Совершенный», стоящего на якоре бок о бок с крейсером, заметили на воде аквалангиста. С напускной озабоченностью Котов заметил, что ныряльщик, судя по всему, «был в плохом состоянии» и «хочется верить, что с ним все в порядке». Британский адмирал категорически отрицал, что в тот день проводились какие-либо погружения.

Хорошо спланированный советский демарш сделал невозможным дальнейшее утаивание правды от британского премьера. Когда Энтони Иден понял, что его прямые указания были проигнорированы и секретная операция запущена, что знаменитый ныряльщик пропал и, возможно, погиб, а Советам про это все известно, он взвился до потолка. Он желал знать, кто отдал приказ о погружении и почему о провале операции ему четыре дня не докладывали. Пресса уже вовсю прессовала, родственники Крэбба требовали ясности, а новость о том, что из журнала регистрации в отеле были вырваны страницы, лишь подлила масла в огонь. Пятого марта Советы усилили давление, подав официальную ноту протеста, в которой потребовали исчерпывающих разъяснений «столь необычного инцидента, как проведение секретной подводной операции возле советских кораблей, пришедших на военно-морскую базу Портсмута с дружеским визитом». В уклончивом дипломатическом ответе выражалось «сожаление по поводу инцидента», однако вновь содержалось утверждение, что появление Крэбба возле эсминцев было «никем не санкционировано». Стыдно сказать, но в черновике неопубликованного ответа Форин-офиса была предпринята попытка обвинить в смерти Крэбба его самого; там утверждалось, что «помощник безуспешно пытался его остановить», и делался вывод, что, «очевидно, дух авантюризма подтолкнул его к тому, чтобы проинспектировать российские корабли без всяких на то санкций… и это явилось причиной его гибели».

Девятого мая в Палате представителей Иден сквозь зубы сделал заявление, в котором отказался раскрыть детали операции, но ясно дал понять, что он в этом не участвовал.

Не в общественных интересах раскрывать обстоятельства предположительной смерти коммандера Крэбба. Хотя принято, чтобы министры брали на себя ответственность, мне кажется, это тот особый случай, когда надо ясно дать понять, что это было сделано без санкции и ведома министров ее величества. В настоящее время принимаются дисциплинарные меры.

Газета «Правда» с нескрываемым торжеством осудила «позорную операцию подводного шпионажа, направленного против тех, кто прибыл в страну с дружественным визитом».

Операция «Кларет» закончилась тотальным оглушительным провалом: она подставила правительство, дала Советам открытую мишень, усугубила взаимную подозрительность участников «холодной войны», не принесла никаких полезных разведывательных данных, превратила дипломатический триумф Идена в настоящую катастрофу, спровоцировала новый виток конфронтации между секретными службами и привела к смерти общепризнанного героя войны. Даже по прошествии месяца Иден все еще кипел от негодования и требовал головы виновных в этой «необдуманной и некомпетентной операции». Полные бюрократической невнятицы двадцать три страницы доклада о данном эпизоде были украшены яростными пометами премьера: «Абсурд… Невыполнение приказа… Это ничего не доказывает». Первый лорд Адмиралтейства подал в отставку. МИ-5 возложила вину на МИ-6; как выразился один офицер, «типичный пример авантюризма, не просчитанная и бездарно проведенная операция». Главной жертвой разборок стал сэр Джон «Синдбад» Синклер, глава МИ-6. Иден потребовал его скорейшего выхода на пенсию, и в июле пятьдесят шестого его уже заменил Дик Уайт из параллельной структуры МИ-5. Его помощник Джек Истон сразу предупредил шефа: «Мы остаемся рыцарями плаща и шпаги. Любителями кулачных боев. А послушать разных травоведов, так мы вот-вот начнем новую мировую войну». Вполне прозрачный намек.

Николас Эллиотт должен был бы потерять работу, после того как, по выражению коллеги, «выставил всех идиотами». Удивительно, но он уцелел; взбучку, может, и получил, но не уволили — где еще такое было бы возможно? Клуб своих не сдает, как вскоре доказал и сам Эллиотт. Со свойственной ему беззаботностью он написал: «Из-за неумелых действий буря в стакане превратилась в настоящий дипломатический скандал, в результате которого была незаслуженно дискредитирована МИ-6. Вина лежит на некомпетентных политиках, и в первую очередь на Идене, не сумевших это дело разрулить». Оставшись шефом лондонской штаб-квартиры, Эллиотт категорически отрицал свою вину, как и вину коллег по разведке. До конца дней он защищал Бастера Крэбба, настаивая на том, что его друг погиб на боевом посту. «Он был смельчаком и патриотом, — написал Эллиотт. — Почему и вызвался сделать то, что сделал». Крэбб доказал свою лояльность, а в мире Эллиотта не было ничего важнее.

Через год с лишним после исчезновения Крэбба какой-то рыбак обнаружил в Чичестерской бухте неподалеку от острова Пилси разложившийся труп. От головы и рук ничего не осталось, но по особым приметам на теле в гидрокостюме «Пирелли» коронер признал в миниатюрном трупе Лайонела Крэбба. Обнародованный вердикт о причине смерти и сам факт отсутствия у покойника головы и рук спровоцировали бурю конспирологических теорий, не успокаивающуюся по сей день: Крэбб стал перебежчиком; он был застрелен советским снайпером; его схватили и подвергли идеологической обработке, после чего он работал инструктором по дайвингу в военно-морском флоте противника; его специально внедрили в советскую систему как двойного агента МИ-6. Южноафриканский ясновидящий утверждал, что Крэбба всосало помпой в спецприемник на «Орджоникидзе», где его держали прикованным, а затем вышвырнули в открытое море. И так далее. Даже спустя восемь лет Маркус Липтон, неугомонный член парламента, по-прежнему требовал, хотя и безуспешно, повторного открытия дела. Хотя загадка Крэбба так и не получила внятного разъяснения, миниатюрный водолаз обрел своего рода бессмертие. Его имя упоминалось в числе прототипов Джеймса Бонда. Будучи офицером морской разведки, Ян Флеминг хорошо его знал, и дело Крэбба вдохновило его на написание «Шаровой молнии», где Бонд обследует корпус яхты «Летающая тарелка».

Вывод Эллиотта о смерти Крэбба представляется наиболее правдоподобным: «Почти наверняка он умер от респираторной проблемы, будучи заядлым курильщиком и не отличаясь хорошим здоровьем, или, вполне возможно, вышло из строя оборудование». Эллиотт с порога отметал вероятность того, что Крэбба ликвидировали Советы, а мысль о предательстве даже не приходила ему в голову. Но вот, спустя пятьдесят с лишним лет, откуда ни возьмись выплыл русский водолаз с признанием, что он своими руками убил Крэбба после получения конфиденциальной информации от британского шпиона.

Если Советы были предупреждены о готовящейся подводной операции (что представляется вероятным) и если Крэбб действительно погиб в результате (что кажется, по крайней мере, возможным), то существовал только один человек, способный передать такую информацию.