– Отнюдь, – парировал Кеша, – просто если живешь встеклянном доме, не стоит швыряться камнями.

– Что? – не понял Севка.

Зайка мило улыбнулась:

– Аркадий просто хотел донести до вас простую мысль. Если выпринадлежите к секс-меньшинствам, то не следует презирать людей с другим цветомкожи. А уж коли приехали в гости, то не надо вводить в доме свои правила.

Повисла тяжелая, душная тишина. Не в силах больше терпетьэту сцену, я встала и, пробормотав:

– Пойду гляну, что с «Фордом», – быстро выбежала в сад.

Пусть устраивают «гладиаторские бои» без меня.

На улице было совсем темно, но дорожка от дома до гаражаосвещалась двумя довольно яркими фонарями. Я вытащила сигареты, закурила ипошла вперед. Стояла тишина, столь приятная после криков, которые только чтораздавались в столовой. Честно говоря, возвращаться назад мне не хотелось. Яслишком хорошо знала, что последует дальше. Сначала в спальню ворвется Маня своплем:

– Имей в виду, пока эти тут живут, я не буду спускаться встоловую.

Затем войдет Аркадий и протянет:

– Ну ладно, бывших папочек с их маменьками я еще готовтерпеть, все-таки они хоть какая-то родня, но этот-то что здесь делает? К твоиммногочисленным супругам он никогда не принадлежал…

Еще через пару минут влетит обозленный Севка и гаркнет:

– Естественно, твои дети не имеют ни малейшего понятия оприличиях, да и откуда бы им научиться хорошим манерам при такой маменьке!

Почему-то всегда получается, что я оказываюсь виноватой увсех… Нет, домой решительно не хотелось. На улице лучше, правда, сыро, затотихо.

Вдруг откуда-то со стороны увядшей клумбы раздался жалобный,тонкий визг.

– Кто там? – крикнула я, невольно останавливаясь. – Кто?

Раздался плач. Вроде ребенок, хотя нет, не слишком похоже…Ноги сами понесли меня вперед, через секунду глаза натолкнулись на проволочнуюловушку, которую сегодня утром на моих глазах мастерил Иван. Садовник установилее под большим дубом, намереваясь поймать того, кто нагло хозяйничает у нас водворе. Надо сказать, что он преуспел.

В желтом свете фонаря было отлично видно, что внутри клеткисидит довольно тучное существо темно-серого цвета с черной мордой. Больше всегооно походило на гигантскую мышь, если только в природе встречаются такиеогромные экземпляры грызунов.

Очевидно, несчастное животное было напугано до последнегопредела, потому что оно рыдало в голос. Увидав, как к ловушке приближаетсячеловек, бедняга завопила столь отчаянно, что у меня сильно заколотилосьсердце. Даже если эта крыса и погрызла у нас кусты, зачем ее так мучить? Нет,надо что-то делать, нельзя оставлять бедолагу в таком состоянии до утра, онапросто умрет…

Я не слишком боюсь крыс. У нас дома жили несколько штук,правда не диких, а ручных. Эта скорей всего может здорово укусить. Ладно,сейчас подойду поближе и подумаю, как ее отпустить. Может, открыть дверкудлинной палкой?

Пока я так и этак обдумывала проблему, подошла вплотную кпроволочному «домику» и увидела, что внутри, рыдая от ужаса и отчаяния, сидитне крыса, не особо тучная мышь, не белка, не бурундук и не лиса, а… Хуч.

– Хучик, – закричала я, кидаясь к плененной собачке. –Господи, бедный, как же ты сюда попал?

По складчатой морде мопса текли крупные слезы, толстенькоетельце тряслось, как под током. Вот ведь ужас! Сейчас около одиннадцати,вернее, четверть двенадцатого, а собак последний раз, как правило, выпускают всад около девяти. Честно говоря, за псами никто не следит. Просто кто-нибудь издомашних распахивает входную дверь и кричит:

– Эй, гулять!

Цокая когтями, стая несется на улицу. Конечно, если бы мыжили в городе, то обязательно надевали на собак поводки, а на Банди и Снапа ещеи намордники. Люди часто боятся питов и ротвейлеров, что, в общем-то,совершенно понятно. Но нашим повезло, в отличие от животных, обитающих вквартирах, они носятся по огромной территории часами, это зимой и осенью, алетом никто их вообще не ограничивает, дверь всегда раскрыта. Кстати, назадчетвероногие всегда приходят сами, и Ирка страшно злится, если они не садятся увхода, поджидая, пока им вытрут лапы.

Вот и сегодня все, побегав, вернулись в столовую, а Хучикзастрял в ловушке… Но зачем он полез туда? Приглядевшись повнимательней, язаметила на коричневых складках обиженной мордочки мелкие желтые крошки. Всесразу стало на свои места. Сыр!

Иван положил внутрь клетки хороший кусок «Эдама». А Хучикпросто обожает любые продукты, сделанные из молока: йогурты, кефир, ряженку,брынзу… Сыр же вне конкуренции. Значит, наш обжора унюхал знакомый запах, потомувидел лакомый кусочек, втиснулся в ловушку и… попался.

Я попыталась открыть дверцу. Не тут-то было, она не хотелаотворяться. Хитрый Иван сконструировал клетку таким образом, что толстенькоетельце Хуча не давало дверце открыться. Может, вы видели когда-нибудь сельскохозяйственнуюмашину, уж не знаю, как она называется, которая захватывает пучки соломы, ачерез пару секунд «выплевывает» их в виде тугих тюков, перетянутых со всехсторон проволокой? Получаются такие аккуратные пачки? Вот Хучик больше всего инапоминал такой брикет. Мопс сидел, сжавшись в комок. Решетки давили на еготело, и сквозь дырки высовывались куски шкуры. Издали казалось, что Хучпревратился в шахматную доску, только все квадратики серые. Наверное, проволокадовольно сильно жала, потому что Хучик не мог даже пошевелиться. Толстый,скрученный «бубликом» хвостик, всегда задорно лежащий у него на спинке, сейчасвыпрямился и, вывалившись в одно из отверстий, безвольно покоился на холоднойосенней земле.

Я схватила Хучика и прижала к себе. Даже сквозь курткучувствовалось, какой он ледяной. Мопсы – гладкошерстные собачки, они подверженыпростудам, и Хуч запросто мог подцепить воспаление легких. Виданное ли дело,пролежать неподвижно в такой холод на мокрой траве!

Быстрее баллистической ракеты я понеслась в дом. Домашниепо-прежнему сидели в столовой и вели разговор на повышенных тонах.

– Все, все люди, сделавшие хоть что-то в области искусства,– вопил Тузик, – все были из наших! Чайковский, Меркьюри, Нуриев…

– Ерунда, – отмахнулся Кеша, – между прочим, еще естьПлисецкая!

– Она баба!!! – рявкнул Севка и, увидев меня, удивился: –Дашка, а зачем ты Хуча туда засунула?