жизни настоящая любовь появилась только однажды (67 %). За два десятилетия россияне стали менее склонными к влюбленности, и сегодня они в полтора раза чаще говорят о том, что ощущали такую большую любовь только однажды (в 2002 году этот показатель составлял лишь 47 %). У женщин больше шансов ощутить единожды такую любовь (71 %), чем у мужчин (63 %). 12 % россиян испытали такие сильные чувства дважды, а 4 % – более трех раз. 13 % россиян никогда не испытывали ощущения настоящей любви, и этот показатель остался неизменным за последние 20 лет.

Более половины наших соотечественников (59 %) верят в любовь с первого взгляда, так же как и в 2009 году. Склонны к таким романтическим представлениям в большей степени люди старше 45 лет (68 %) и 66 % в возрастной группе 60+. Молодежь проявляет более скептическое отношение к подобным чувствам: 59 % молодых людей в возрасте 18–24 года и 52 % в возрастной группе 25–34 лет считают, что это невозможно. Брак также влияет на такое мнение: 62 % состоящих в официальном браке верят в любовь с первого взгляда, что в 1,4 раза больше, чем среди холостых и незамужних (44 %).

И, когда мы оставались одни, я мучил её ненужными вопросами, приставаниями, выпытываниями. Мы не говорили, а страдали. Она от вопросов, я от её молчания, от чего-то такого, что, казалось, мне недоставало. Одним словом, я был более несчастен, чем когда мечтал о ней… Наконец, всё рухнуло. Я остался один. Она исчезла навсегда… Я переписывался с Верой, но её письма были мучительны, они всегда терзают меня…

Прошёл месяц, другой. Всё было мёртво. Иллюзий не осталось…

И я выдумал новую. Я встречал несколько раз женщину, на лице которой запечатлелось глубокое, внутреннее страдание. Я узнал, где она живёт, и написал ей письмо об этом страдании, стараясь проникнуть в её душу. Сначала я не сказал своего адреса. Но после третьего письма сообщил, где живу. Сейчас же получился ответ. Она была заинтересована моей таинственностью и тем, что я угадал многое в её характере, и спрашивала, как узнать меня при встрече. Мы встретились и стали видеться часто. Она была тоже свободна. Мы гуляли по улицам, в пассаже… Это было ужасно прозаично. Это было убийственно для чувства, если оно и зарождалось. И её я мучил вопросами так же, как и других… Я превратил наши свидания в сущую пытку для неё и для меня. Я не знаю до сих пор, что она представляет из себя, но, несомненно, в ней есть что-то глубокое… Я страдаю, когда не вижу её, и больше всего страдаю сейчас же после свиданий… Не знаю, что будет из этого. Я знаю только, что я болен, что я запутался…

И вот один день, о котором я хотел вам рассказать…

Две недели тому назад Вера должна была проехать через Москву. В 8 часов утра я был на вокзале. Мы встретились как чужие. Через два часа она хотела уже ехать. Я просил остаться, но она отказывалась. Она боялась наших свиданий. Тот, другой, провожая её из Петербурга, благословил её, и она обещала быть верной ему… Наконец она согласилась пройтись по улице. Мы вышли из вокзала. Шумная улица – о, это плохая обстановка для влюблённых, полгода не видевших друг друга. Мы не знали о чём говорить. Было страшно мучительно. Мы говорили под стук экипажей совсем не о том, о чём хотелось. Я предлагал ей ехать ко мне, но она боялась. И мы всё ходили, ходили, ходили… Наконец вернулись обратно. Поезд отходил в одиннадцать часов, было половина одиннадцатого. Она хотела брать билет. Я просил, умолял подождать почтового. Но она не хотела. Наконец согласилась. Мы снова вышли и снова пошли. И опять грохот экипажей, грязь под ногами и скорый отъезд впереди… Через полчаса мы вернулись обратно. Оставалось ещё три с половиною часа. Но вдруг носильщик обратился к ней.

– Барыня, поезд через двадцать минут отходит. Прикажете взять билет?

И не успел я сказать слово, она очутилась у кассы, и билет был взят… Она стояла с билетом, бледная и растерянная – решимость покинула её.

– Ты не любишь меня – произнёс я тихо. Но она уже была покорна. Она исполнила что-то. И с тоской, страшной тоской она взглянула на меня – и голос её звучал нежно, ужасно нежно.

«Не люблю? Нет люблю, очень…»

Вещи внесены в вагон. Я молчу. Не могу выговорить слова. «Ещё долго, четверть часа, – говорит она ласково. – Ты не понимаешь меня. Пойми муку, которую я испытываю, ведь там ждёт другой, которого я обязана любить… Будем жить летом вместе – хочешь? Приезжай туда, где буду я. Зато уж, как приеду в Петербург, письмо тебе напишу и поцелую в нём крепко, крепко…» Я поцеловал у неё руку. И она уехала… Не правда ли, довольно весёлое приключение? Как вы думаете?..

Но что делаю я, как только поезд скрылся из глаз? Весь полный ещё ею, больной от нервно проведённого утра, совершенно расстроенный, я иду к телефону и спрашиваю: говорила ли мне что-нибудь «другая» женщина. Нет, она ничего не говорила, но мне есть письмо. И я успокаиваюсь, что другая ничего не говорила – и начинаю думать о лете, о том, что непременно нужно будет поехать туда, где будет она…

Полубессонная ночь, расстроенные нервы, а на дворе весна. Я только что заметил её. Она идёт быстро и радостно. А воздух её ещё больше расстраивает нервы. Яркое солнечное, весеннее утро… И вдруг слышатся звуки похоронного марша. Грандиозные и унылые, они привлекают к себе, как взгляд ядовитой змеи, как страдание. И я бегу куда-то за ними… Впереди везут белый катафалк. Мы видели его, когда гуляли с Верой на дворе Спасских казарм. Его везут, и звуки ужасные несутся. И мне чудится, что это хоронят нашу любовь. И звуки входят в душу. Она трепещет, она надорвана. И я всё иду за колесницей дальше, дальше. Звуки тянут меня за собой. Весенние лучи льются сверху и прыгают кругом. Бегут ручьи. Всё улыбается. И звуки томительно звучат…

Я возвратился домой. Письмо! От неё, от той, которой, мне казалось, я лишился навсегда.

«Милый, – пишет она, – часто вспоминаю о вас. Очень, очень сожалею, что всё так вышло. Верю и надеюсь, что всё пойдёт по-старому. Желаю вам всего хорошего и советую верить, что есть женщина, которая о вас думает…»

Не знаю, что со мной сделалось. Я заплакал от радости. Я побежал гулять. Бродил