И Семен поведал о предстоящем «уплыве».

– Угу, – кивнул Головастик. – Так я и думал.

– Что ты думал?!

– Ну, что ты опять за своей Сухой Веткой в Нижний мир отправишься…

– Давай не будем об этом, – попросил Семен. – На сей раз ее не вернуть. А с хьюггами нужно что-то делать – откладывать, похоже, дальше некуда.

– Глаза у тебя странные стали, Семхон…

– Да? И в чем же эта странность?

– Н-не знаю… Ну, как… Как у них. И лицо…

– Что лицо? – усмехнулся Семен. – Подбородочный выступ исчез, надбровные дуги выросли?

– Не выросли… И все равно.

– Просто, наверное, мой мир стал похож на мир хьюггов, – предположил Семен.

Все делалось медленно и постепенно – мелкими шажками. Никто никаких сроков не устанавливал, никто, кажется, никого не подгонял и не заставлял. Похоже, основное действо происходило где-то в глубинах (или высотах) коллективного сознания неандертальцев. Конкретная же материальная деятельность была лишь верхушкой айсберга. Тем не менее к весне флот был практически готов.

В подготовке судов относительно «цивилизованные» неандертальцы – Семенова опора в этой среде – оказались как бы на вторых ролях. А на первых – старшее поколение мужчин-неандертальцев, в том числе и недавно прибывших. Они не совещались (в обычном смысле) друг с другом, никем не командовали, но необъяснимо чувствовалось, что именно их воля (или что?) материализует миф. Семен даже подшучивал над собой: «Может, я вообще в этом деле лишний? Может, „без тебя большевики обойдутся"? При этом где-то в глубинах его сознания росла и крепла уверенность, что не обойдутся, что именно он – чужой, по сути, человек – является центром кристаллизации, вокруг которого нарастает реальная и грубая плоть сказки.

Снег активно таял, лед трещал, река грозила вот-вот вскрыться. Когда это случится, сообщение с правым берегом надолго прервется, и значит, откладывать больше некуда. Сомнения Семена давно уже не терзали. Он подошел к трем неандертальцам, заканчивающим крепеж настила на большом катамаране:

– Когда пройдет лед, я буду встречать вас у поселка лоуринов. Там примем груз.

– Да, – сказал кряжистый полуседой мужчина. – Мы придем с последними льдинами.

Он вновь вернулся к работе, словно речь шла не о начале грандиозной авантюры, а о какой-то бытовой мелочи. Семен же с немалым риском вернулся на свой берег и занялся раздачей указаний и советов. При этом ему все время казалось, что народ слушает и кивает больше из вежливости – обязанности свои все и так знают.

Прощание было простым и будничным, словно хозяин форта должен вернуться через неделю. Семену и самому так казалось. Он выдернул остол из снега, уселся на полупустую нарту и прикрикнул на собак. Оглянулся только один раз, когда верхушка навеса над избой должна была вот-вот скрыться за перегибом склона.

Была весна, и ночи становились все короче. Почти все время Семен проводил на «месте глаз» рода Волка. Никакой особой нужды в этом не было – обзор отсюда хороший, и дозорный уж никак не сможет проворонить караван. Течение же в переполненной водой реке не слишком быстрое – времени собраться будет достаточно. Да и что собирать, если все давно уложено в кожаные лодки – садись и плыви. Наверное, именно поэтому Семен и остался не у дел – слишком активно начал сборы. В итоге он целыми днями сидел на камне, подложив под себя спальный мешок, и смотрел то на величественную картину ледохода, то в залитую водой, оживающую после зимней спячки степь. Вода все прибывала, а плывущего льда становилось меньше и меньше. Разливы каждый год бывали разные – количество зимних осадков и скорость их таяния весной не были постоянными. В этот раз разлив, кажется, собирался стать одним из самых больших за последние годы.

О том, что караван неандертальцев приближается, стало известно заранее – его увидели охотники, отправившиеся бить перелетную птицу, и передали сообщение дозорному. В поселке возникла некоторая суета, которая, впрочем, быстро сошла на нет – к встрече все было готово. Семен не стал спускаться вниз – так и остался сидеть, глядя на уходящую вдаль широкую полосу воды с редкими льдинами. На этой глади вдали возникла черная точка, которая начала медленно расти и вытягиваться. Лишь теперь Семен осознал масштаб и размах происходящего: «Я же знал, что их много, но столько?! Откуда?! А все оттуда же – из прибрежных поселков. В одном два-три катамарана, в другом… Теперь они просто все собрались вместе. Флотилия… Армада… То есть судов разных размеров около двух десятков. Да на них, наверное, сотня человек поместилась!»

Чуть позже выяснилось, что он ошибся, – неандертальцев еще больше. Количество продовольствия, которое Семен выпросил в дорогу у лоуринов, казалось смешным. Места для него на катамаранах вполне хватило.

Ни причаливать, ни останавливаться никто не собирался – караван тихо плыл по течению мимо поселка. Погрузка снаряжения и продуктов с каноэ происходила на ходу, благо ветра в этот день почти не было. Вначале Семен решил весь груз поместить на один из самых больших катамаранов – на нем размещались лишь четверо полуголых сумрачных мужчин-гребцов. Он даже немного удивился – такая предусмотрительность была явно не в стиле неандертальцев. Потом сообразил, что все как раз «в стиле»: это судно и эти гребцы – на редкость здоровые ребята – предназначены для него лично. Так и оказалось: как только Семен перелез на палубу, как только привязал за кормой свое пустое каноэ, гребцы заработали веслами, и катамаран вскоре занял место флагмана.

Приближалась минута расставания – разгруженным каноэ лоуринов пора было возвращаться в поселок. Семен встал в центре настила и огляделся: кругом множество лиц – неандертальских и кроманьонских. Все смотрят на него и, кажется, чего-то ждут.

«Вот эти люди на уродливых катамаранах и в лодках посреди разлившейся реки – представители двух человечеств, двух разных биологических видов. Виновны ли кроманьонцы в том, что в мире Мамонта для неандертальцев не осталось места? Наверное, виновны. А еще они виновны в том, что несколько сотен этих неандертальцев все еще живы. Что они дышат, едят, пьют, зачинают и рожают детей, большинство из которых выживает! Выживает вот уже на протяжении десяти лет! Что эти разные люди скажут друг другу на прощанье? Что они МОГУТ сказать? А я?»

Семен повернулся лицом к поселку, к сгрудившимся на воде лодкам лоуринов, пробежался взглядом по знакомым, почти родным лицам и…

И поднял руку раскрытой ладонью вперед.

Этот знак из языка жестов давно стал «интернациональным» – его знают все взрослые и дети, включая детей питекантропов. Ему в первую очередь обучают тех, кто хочет присоединиться к странной общности, формирующейся в мамонтовой степи и на берегах Большой реки. Точного перевода этот жест не имеет, только приблизительный: «Опусти (не применяй) оружие. Я – свой».

«Я ваш, а вы – мои», – молча говорил Семен провожающим. Ему вдруг показалось, что настил из жердей под ногами качнулся чуть сильнее, и он глянул по сторонам – все неандертальцы, которых он видел, повернулись в сторону поселка, в сторону лодок и повторили его жест: «Мы – свои».