Они не налетели на риф, не сели на мель и не потеряли ни одного катамарана.

Утром туман немного поднялся над водой, и Семен увидел в сотне метров правый берег – сплошной обрыв. В низких местах его высота составляла метров 15—20, а в высоких… А высокие скрывал туман. Левого берега почему-то видно не было. Попутное течение заметно усилилось.

– Вот так вдоль обрывов и пойдем, – сказал Семен гребцам. – Только ближе не подплывайте – мало ли что.

В сумерках туман вновь опустился к самой воде, но течение ослабло, почти исчезло. Семен приказал прекратить греблю – повторять ночной концерт у него не было ни малейшего желания.

Еще не совсем стемнело, когда в тишине раздался крик – пронзительный и немелодичный. Потом еще один – с другого борта – и еще один. На границе видимости из воды показалась голова – человеческая. Вроде бы…

– Все-таки добрались, – улыбнулся неандерталец. – Они встречают нас.

Остальные гребцы тоже улыбались. Лхойким и Килонг вопросительно смотрели на Семена – он сейчас лучше понимал мысли их сородичей. «Мы прибыли как бы на стык всех трех миров сразу – поэтому ничего и не видно. Кричат и показывают головы умершие предки. Они выныривают из воды – мира смерти – и приветствуют прибывших. Вон еще одна голова показалась совсем близко, и еще…»

– Это не предки, – по-русски сказал бывшим ученикам Семен. – Это – нерпы. Я рассказывал вам о них.

– Значит, действительно добрались?!

– Ага, – кивнул Семен. – Теперь у нас будет очень много проблем. С водой – в первую очередь.

Он зачерпнул горстью забортную воду и лизнул ее. Пожалуй, ее еще можно было назвать пресной, но солоноватый привкус уже чувствовался. Семен поднялся, широко (по-матросски?) расставил ноги и громко, чтоб слышали соседи, сказал:

– Всем пить воду – впрок. Всю посуду – глиняную и кожаную – залить водой. Залить сейчас – пока она не стала горькой.

Этой ночью никто не спал. Неандертальцы устроили массовое камлание. Семен к нему не подключился – он молился, чтоб не поднялся ветер. Штиль продержался всю ночь, но на рассвете катамараны опять куда-то понесло течением. Туман начал подниматься, и Семен разглядел в полусотне метров справа по борту основания скал и пляж, круто уходящий в воду. На этот пляж накатывали волны – огромные, медленные, тяжелые. Без бурунов, без наката – как мерное дыхание гигантского существа. Катамараны поднимало и опускало, почти не раскачивая с борта на борт. Пляж выглядел странно, и Семен не сразу понял, в чем эта странность: это, по сути, еще и не пляж, а скорее просто осыпь, которую перемалывает волной.

Суда двигались вперед без помощи гребцов. Разглядеть левый берег Семен больше не пытался – они были в море.

А потом… Потом близкий берег исчез, и мощный плотный ветер ударил в лицо клочьями тумана. Он дул откуда-то справа и спереди. Набежала волна, захлестнула, перекатилась… Семен оглянулся, пытаясь сориентироваться. Ему это удалось, но стало страшно – его катамаран, шедший первым, стремительно уносило прочь от берега. И тогда Семен заорал, не жалея ушей своих спутников:

– Полный поворот кругом! Гребите обратно! Изо всех сил – обратно!

Каким-то чудом передовому катамарану удалось вернуться в «ветровую тень». Наверное, спасло то, что и без того низкая осадка (и, соответственно, парусность) стала еще ниже, поскольку в долбленках плескалась вода. Остальные суда команду выполнили, но обратного движения не получилось – слишком сильное течение. Семен не стал проверять, насколько хватит неандертальских сил, чтобы удерживаться на месте: «Надо высаживаться. Они не умеют плавать, они не понимают волну, но выхода нет».

И они высадились.

Как минимум пять человек погибли – накрытые, сбитые с ног волной они сразу переставали бороться. Наверное, жертв было бы больше, но им дико повезло – здесь был почти штиль и шел отлив. Удалось спасти большую часть груза и оба каноэ. Люди смогли удержать, оставить на грунте четыре малых катамарана. Потом Семен пожалел, что они занимались этим – суда свое отслужили, здесь они пригодны лишь на дрова.

С пляжа нужно было куда-то уходить до начала прилива, и Семен отправился на разведку – полез вверх по расщелине, пропиленной в скалах небольшим ручьем. Метрах в тридцати над берегом обнаружился довольно широкий длинный уступ, заваленный глыбами песчаника и известняка. Еще десятью метрами выше скалы кончились – в пределах видимости расстилалась тундра. Кое-где на ней торчали низкорослые, скрюченные, искалеченные ветрами лиственницы. «Здесь нам делать нечего, – решил первобытный Моисей. – Надо устраиваться в камнях».

Сделать себе приличную подстилку Семен не смог, и наутро все его тело затекло. Спать пришлось в сложной позе – причудливо изогнувшись между торчащими снизу камнями. Зато эта нора находилась на суше, была индивидуальной, и в ней почти не дуло. Семен долго кряхтел, ворочался, а потом решил, что вставать все-таки нужно – предварительно напялив на себя всю теплую одежду. Он не торопился делать открытия – никуда они не денутся – и решил сначала справить нужду. Пока он этим занимался, смог сформулировать, чего он сейчас хочет больше всего на свете: кружку горячего, крепкого (до черноты!) чая. И – с сахаром! Чтоб отогреться изнутри, чтоб душа и тело проснулись и начали дружно жить в новом месте! О чае, конечно, можно было лишь мечтать, так что пришлось ограничиться неким подобием зарядки. Вместо умывания Семен поплевал на палец и протер глаза – утренний туалет был закончен. Потом он обошел глыбу серого мелкозернистого песчаника, продрался через куст ольхи и оказался на краю уступа. В мозгу по какой-то странной ассоциации возникла дурацкая фраза, которая стала без конца повторяться на разные лады: «Зачем мы здесь и кто мы?»

Туман почти рассеялся или, может быть, поднялся, образовав низкую тяжелую облачность. Открывшийся мир оказался абсолютно, безусловно, стопроцентно иным – в нем правили другие боги. Горы, лес, степь, тундра по сравнению с ним казались освоенными и уютными, как собственная квартира.

«Море – в мутной дымке. Свинцово-серое и спокойное. Береговой обрыв высотой несколько десятков метров примыкает к воде очень близко. Справа, кажется, он образует скалистый мыс – до него-то, наверное, мы вчера и доплыли. Слева берег загибается куда-то в глубину суши, и вдали – за широкой водой – виднеются горы или, скорее, высокие сопки с пятнами снега на вершинах. Это, наверное, бухта, – вздохнул Семен. – Или губа, образованная устьем реки, по которой мы приплыли. Похоже, был отлив, и нас вынесло в море. Тоска какая!»

Спрятаться от этого хмурого, холодного, негостеприимного мира было негде. Семен опустился на корточки и начал себя уговаривать, мирить с окружающей действительностью: «На самом деле все произошло на редкость удачно и благополучно – жаловаться просто грех. Опыта приморской жизни у меня очень мало, но достаточно, чтоб представить, что могли с нами сделать волны, ветер, туман и подводные камни. В общем, этот мир принял нас как родных…»