– Из-за чего же? – я хотела, чтобы он сам это сказал.

– Из-за всего, что мы станем говорить и делать друг с другом.

Я заново переживала каждый миг нашего диалога, польщенная тем, что он не стал притворяться, будто разговор связан с работой.

Я похрустела шеей и выгнула спину, но тело умоляло о разрядке, поэтому я защелкнула металлическую собачку дверного замка. Отодвинула кресло и легла на пол. Скользнула руками между ног. Мои челюсти сжались, пока я трогала себя, думая о Ридовых ямочках, о его сильных руках и крахмальных воротничках. О его голосе в телефоне. Об этих вкусных паузах. Я кончила с такой силой, что стукнулась головой о край напольного компьютера. Все тело пульсировало – подушечки пальцев, трицепсы, губы, живот, ахилловы сухожилия, стопы.

Я все еще тяжело дышала, когда села в кресло, поправила свитер и начала отвечать на электронные письма от Джека и его команды в Германии.

* * *

Благодаря группе я знала, что Рид считает свой брак тупиком. Он был виновным неверным мужем; ярость Миранды, его жены, бурлила, самую малость не доходя до точки кипения. Их общение ограничивалось натянутыми диалогами о том, чья очередь везти дочерей на гимнастику и к репетиторам. Спали они, повернувшись друг к другу спинами.

Я представляла, насколько это было банально – броситься очертя голову в отношения с Ридом, еще не полностью придя в себя после Алекса. И все же бросилась.

На следующих сеансах в четверг и понедельник я не упоминала о Риде – умолчание, которое оправдывалось тем, что, раз он ходит во вторничную группу, так во вторник и следует о нем говорить. Во вторник я завела будильник на пятнадцать минут раньше обычного, чтобы одеться тщательнее, чем всегда. Желудок крутил сальто, пока поезд останавливался на станции «Вашингтон». Я смогу быть с ним целых девяносто минут.

Рид пришел на сеанс с пятиминутным опозданием. Он поставил портфель рядом с моим креслом и, усаживаясь, подвинулся на несколько сантиметров ближе. Чувствуют ли все они, как жар поднимается между нами? И мое грохочущее сердце – наверняка и доктор Розен, и остальные его слышат.

Во время сеанса я смотрела на темный индиго Ридовых слаксов, на тонкие волоски на запястьях. Когда он говорил, я наблюдала, как движутся его губы; когда он расстроенно проводил рукой по волосам, я не могла заставить себя отвести взгляд. И с такой же одержимостью поглядывала на часы, потому что в девять группа закончится, Рид направится на север, в свой офис, а я пойду на запад к своему, где ждет серая жизнь, состоящая из рецензирования документов и кельтской музыки… Но в группе, где меньше метра отделяло меня от Рида, жизнь искрилась красками и обещаниями, потому что я видела, как он спорит с Полковником, чувствовала, как он легонько задевает мою ногу своей, слушала его смех.

И вот: мои чувства к Риду имели бесспорно сексуальную природу, что означало необходимость поделиться ими с группой. Потребность в раскрытии давила на губы изнутри, но Рид опередил меня.

– Я все время думаю о Кристи. Когда ложусь в постель с Мирандой, жалею о том, что она не Кристи. На футбольном матче дочерей я мечтаю о том, чтобы со мной была Кристи. Мы на днях разговаривали по телефону, и это было очень… – Рид глянул на меня, словно прося разрешения. Я кивнула. – Это было очень приятно.

Все теперь смотрели на меня, ожидая моей половины признания. Я признала, что мне было приятно разговаривать с ним. Я не стала рассказывать, как заперла дверь и трогала себя в кабинете после первого разговора. Какие слова могли сравниться с ощущениями в моем теле?! Это непрерывное биение, это головокружительное чувство, словно после конкурса «кто быстрее напьется» или вдыхания веселящего газа. Единственные слова, которые пришли мне на ум, были чистым абсурдом. Я никак не могла сказать им, что, кажется, влюбляюсь.

В то же время за мной не водилось привычки уводить чужих мужей. Я ходила на факультатив по женским исследованиям. Я читала Маккиннон, Чодороу и Сиксу. К тому же хватало ума не верить, что женатый Рид бросит свой колониальный дом в пригороде.

Я уже пыталась встречаться с мужчиной, который лечился у доктора Розена, и понятно, что из этого вышло. Я помнила Монику Левински – порицание общества и расторжение контракта с фирмой Revlon, когда разразился знаменитый скандал с минетом. Учитывая весьма свободные границы Розен-мира, я тоже могла оказаться выставленной на публичное позорище, не говоря о том, что поставила бы под угрозу терапевтическую «домашнюю базу».

– Чего вы хотите? – спросил меня доктор Розен.

– Я не знаю, как ответить на этот вопрос.

– Почему?

– Я не знаю, что́ мне позволительно иметь.

Я ответила на взгляд доктора Розена и уверилась, что он знает ответ: я хотела Рида.

* * *

Каждое утро на тумбочке гремел сотовый. Рид – по дороге на работу, еще до рассвета. Биржевые рынки открываются рано. Он всегда звонил на работу в середине утра, просто чтобы сказать «привет», а потом снова, когда торги закрывались. По вечерам он звонил, идя пешком от офиса к метро. Я слышала, как каблуки ботинок цокали по тротуару. Иногда мы разговаривали с той секунды, как он выходил за дверь офиса, весь путь до станции, всю поездку и вплоть до входной двери дома, когда он вставлял ключ в замок и шептал, что на сегодня все. Он показал мне, как отправлять ПИН-сообщения с моего «блэкберри» – они шли в обход серверов наших фирм и вроде бы не оставляли никаких следов. Когда «блэкберри» начинал светиться мигающим красным огоньком, я знала, что это ПИН от Рида, и тело вздрагивало, реагируя на него.

Он сказал, что я могу задавать какие угодно вопросы, и я решила спросить о Миранде. Может, тогда она станет для меня реальным человеком и я отступлюсь. Чем она пахнет? (чистотой) Какая у нее фигура? (сорок четвертый размер) Что ему больше всего нравится в ней? (преданность детям) Когда они в последний раз спали вместе? (не могу вспомнить) Почему он на ней женился? (мне казалось, что от меня этого ждут) Почему он не ушел от нее? (из-за дочерей) Я рисовала ее образ в голове: женщина моего роста в платье сливового цвета, серебряных босоножках, с идеальными «выгоревшими» прядями в светлых волосах, с той холодностью, которая ассоциировалась у меня с очень стройными богатыми женщинами, которым не нужно работать. Я представляла, что у нее есть фирменный оттенок губной помады и она ест крохотными порциями. Я представляла ее безупречной, но холодной; сдержанной, но истощенной; с идеальными манерами, но раздражительной. У моего тела было больше плоти, больше теплоты, больше витальности, больше молодости, больше силы.