В группе он ни словом не обмолвился о годовщине. За все те терапевтические сеансы, которые мы просидели вместе – держась за руки, – у меня сложилось впечатление, что между Ридом и Мирандой слишком мало светской вежливости, чтобы они могли выдержать вечер за столом без дочерей. Теперь же я не могла выбросить из головы картинку, на которой они лакомились филе и безмучным шоколадным тортом. Я видела горящие свечи, извиняющиеся поглаживания и таяние всех застывших обид, накопившихся между ними.

Я дрожала, дрожала, дрожала.

– Я люблю тебя. Пожалуйста, не сомневайся, что я тебя люблю, – умолял Рид. – Скажи что-нибудь. Пожалуйста!

– Как это скучно!

Все еще держа в руке телефон, я доползла до ванной и наклонилась над унитазом – утешительное зрелище, такое знакомое, с самого подросткового возраста. Из меня ничего не выходило, поскольку я так и не смогла вчера впихнуть в себя ни крошки еды – в отличие от Рида, который чудесно и празднично поужинал с женой, с которой прожил двадцать лет.

– Все, я вешаю трубку.

Я захлопнула телефон и изо всех сил швырнула его прямо в зеркало. Он загрохотал, заскакал и остался лежать у ванны. Я отключила «блэкберри» и заперла его в багажнике машины.

Больше никаких ПИН-сообщеий.

Больше никакого секса по телефону.

Больше никаких тайных восторгов.

Ярость в моем теле – на себя, на Рида, на доктора Розена за то, что назвал это «прогрессом», – не давала стоять спокойно, требуя выхода. И еще я была зла на Макса за то, что подстрекал меня «разыграть эту партию до конца». И на Рори, Патрис и Бабулю Мэгги – за то, что всю дорогу были правы. Я зашнуровала беговые кроссовки и побежала по 15-километровому маршруту вдоль озера. Топая, мчалась мимо групп бегунов и стаек туристов, фотографировавших Военно-морской пирс. Натянула бейсболку на самые брови и не смотрела в глаза ни одной живой душе. Музыка в наушниках была выведена на полную громкость, и я позволила ей вымывать из меня все мысли о Риде и о том, какая я дура. Добежав до конца маршрута, я по-прежнему оставалась взведенной и дерганой. Я могла бы пробежать еще десяток километров. Я могла бы бежать до тех пор, пока не порву все мышцы в теле, пока не сожгу легкие, пока пальцы ног не превратятся в кровавые обрубки.

Но на самом деле мне нужно было поплакать.

Я просидела всю 12-шаговую встречу, не услышав и не сказав ни слова. Несколько человек после ее окончания подошли ко мне с вопросом, все ли у меня в порядке, и я отрицательно качала головой. И опиралась на сжатые до белизны костяшки. Нет, у меня не все в порядке.

После встречи я сидела в машине, не зная, куда податься. Солнце струилось в окна со всех сторон, смеющиеся студентки университета Де Поля и группки туристов из пригородов шли по улице. Мир за пределами машины был слишком шумным и страшным.

Я позвонила Патрис.

– Я отключила «блэкберри». Все, с меня хватит.

– Я так беспокоилась! Тебе не следует сейчас быть одной.

Я подъехала к дому Лорна и долго ревела в его подушки-думки, и боролась с желанием отпереть багажник, вытащить оттуда «блэкберри» и списаться с Ридом. Его жена, Рене, гладила меня по голове, рассказывая, как она тоже плакала ночами по Риду, когда осознала, что тот никогда не бросит жену. Сынишка Лорна и Рене, Роман, ползал на четвереньках по полу у моих ног, издавая милый младенческий лепет.

Приступ скорби обессилил меня, и я то и дело возвращалась к абсурдной мысли о том, что с моей стороны несправедливо так его бросать.

– Его тесть умирает. Может, мне следовало расстаться с ним не сейчас, а летом?

Лорн и Рене покачали головами.

– Доктор Розен будет гордиться тобой, – сказал Лорн. Слезы брызнули из глаз. Что должен был думать доктор Розен, глядя, как мы с Ридом держимся за руки, слушая, как описываем свою дурацкую поездку в торговый центр, нашу тайную сексуальную жизнь?

– У меня идея. Иди-ка сюда, – Рене подвела меня к столу и усадила за свой компьютер. Нажала пару клавиш, и экран заполнили улыбающиеся лица молодой пары. На заднем плане маячили размытые изображения людей, держащих в руках бенгальские огни. Поперек экрана бежала надпись: Узнайте, где начинаются еврейские отношения. Начать поиск.

– Это же JDate, верно?

– Эти мужчины свободны…

– И они ищут евреек. Меня же назвали в честь Христа – буквально!

– Доверься мне. Они тебя полюбят. Мы назовем тебя «девушкой из Техаса». Стоит только с тобой познакомиться – и им будет наплевать, что ты католическая монашка.

Я сомневалась, но она одарила меня этаким особым взглядом: Готова ты или нет? Она ведь построила счастливую жизнь с Лорном, славным парнем-евреем, вскоре после того как прервала отношения с Ридом. Теперь у нее чудесный сынишка, подушки-думки и свежие деревенские яйца в холодильнике. Ее уверенность, что это поможет, казалась непрошибаемой. В первый день лечения доктор Розен указал, что я смогу выздороветь, если дам ему и группе допуск к своим решениям. Наверняка это сойдет за попытку «не пытаться справиться в одиночку».

Рене подсказывала, как отвечать на вопросы в анкете. Нет, я не ашкеназка[52]. Нет, я не хожу каждую неделю в синагогу. Рене настаивала, что надо отметить пункт, указывающий, что я соблюдаю кашрут, поскольку я терпеть не могла ветчину. Я почти не надеялась, что мужчины на JDate примут меня, но Рене меня веселила. Она дала с собой остатки халы от семейного субботнего ужина. «Шалом», – попрощалась я, закрывая за собой дверь.

Лейк-Шор-драйв, если смотреть из центра города с северной стороны в ясный вечер в конце зимы, – одно из самых чудесных зрелищ, какие только можно представить. Каменный отель «Дрейк» высится, точно замок, а здание Центра Джона Хэнкока[53] задевает звезды. В каких бы растрепанных чувствах я ни была из-за Рида, при взгляде на город невозможно было ощущать ничего, кроме благоговения. Это был мой третий вечер в роли подающей надежды еврейки на JDate, и я ехала домой со встречи выздоравливающих. Я знала, что у меня в квартире будет холодно и пусто, но предпочла жесткий удар одиночества электрической, волнующей нестабильности попыток выстраивать жизнь вокруг Рида. До сих пор я не разбила ни одной тарелки и не порезала ножом для писем ни одной ладони.

Я набрала номер доктора Розена, который уехал из города на конференцию и не знал ни о Ридовой лжи, ни об ужине в честь годовщины.