– Как мне это исправить?

Челюсть доктора Розена слегка расслабилась.

– Попросите помощи у группы.

Марти встретил мой взгляд.

– Приходи сегодня вечером ко мне в офис. Я пришью ему лапу.

До того как выбрать психиатрию, Марти мечтал быть хирургом. И теперь перспектива найти применение игле с ниткой, похоже, воодушевила его.

В крохотном кабинете Марти в Аптауне (один из районов Чикаго) я затолкала в медвежью лапу столько полиэстера, сколько поместилось, а потом свела края прорехи, чтобы Марти мог ее зашить.

– Вот так, – приговаривал он, протаскивая толстую нитку сквозь медвежий мех. Я дошила пару последних стежков, а потом протянула ему результат для осмотра. Теперь, когда лапа была на месте, у белого наполнителя не осталось шанса ускользнуть.

* * *

Когда я искалечила медвежонка, доктор Розен был разгневан. Теперь, после моего письма из Германии, он казался испуганным и печальным. Мне хватило ума не требовать быстрого исцеления. В Розен-мире такого понятия не существовало. Пробило девять утра. Сеанс завершился. Мы встали, и я протянула руки Лорну и Патрис, но это была всего лишь мышечная память, а не искренний жест. Их теплые руки ничуть не растопили холод моих ладоней. Пока каждый из них обнимал меня, я механически двигала руками в ответ. Опять мышечная память. Ничто не достигало промороженного центра моего существа. И я не пошла с Брэдом, Максом и Лорном завтракать. Я не позволила Брэду проводить меня до офиса. Я отвергла их встревоженную веселость и отказалась наблюдать за их поочередными попытками удержать меня на плаву шутками и аффирмациями. Я хотела быть одна. Я хотела, чтобы они позволили мне утонуть, погрузиться на самое дно. Я пешком дошла до офиса, заперла дверь кабинета, включила Riverdance и целый день составляла служебные записки, пока в четверть девятого не стемнело. А потом отправилась домой.

Мне надо было как-то сбыть с рук немецкое дело.

Я полетела на вторую вахту в Аугсбург и снова оказалась в номере с видом на голых пожирателей шницелей. Опять промелькнула фантазия – как я заглатываю пузырек снотворного. Когда я во второй раз вернулась в Чикаго, доктор Розен посоветовал сказать Джеку, что ездить в Германию в ближайшем будущем не смогу по причинам личного характера. Я отправила тому сообщение, в котором писала, что мне нужно обсудить личный вопрос. Ответ пришел сразу же: «Давайте вместе пообедаем!»

Джек был важным партнером и достойным человеком. Он пригласил меня на обед; не пожалел в письме восклицательного знака. Может, я все-таки выдержала бы еще пару недель в Германии? Вспомнились отель, «голые» пирушки и долгие одинокие ночи. Все мое тело завыло: нет! Даже если я испорчу себе карьеру, отказавшись от выгодного назначения, так тому и быть.

Мы пришли в рыбный ресторан One North и сели за столик на террасе. Нас окружали в основном люди в деловых костюмах, пришедшие сюда на деловые обеды. Пока Джек заказывал рубленый салат, я несколько раз глубоко вдохнула, чувствуя, как летящие секунды подтаскивают меня все ближе к признанию.

– Так что у вас случилось? – лицо Джека было таким открытым, что я едва не лишилась присутствия духа. Я размяла под столом пальцы и подалась вперед.

– Я не могу ездить в Германию… по личной причине…

Он поднял руку.

– Можете больше ничего не говорить. Для вас полно работы и здесь. Я уведомлю партнеров.

Он взял свой «блэкберри» и набрал сообщение. Я смотрела на Уокер-драйв, молясь, чтобы не полностью разрушить этими словами карьеру.

* * *

Я дважды сталкивалась с Алексом в лифте, и оба раза он был с блондинкой в футболке с символикой университета Дьюка и беговых кроссовках. Оба раза мы игнорировали друг друга. Оба раза я задерживала дыхание и смотрела прямо перед собой, но как только они скрывались из виду, набирала номер Рори, чтобы поплакаться ей на новую «обезжиренную» подружку Алекса.

– Надо тебе купить квартиру в другом доме, – посоветовал Макс.

– С твоим-то доходом ты можешь позволить себе и три спальни, – сказал веское слово Брэд.

– Женщине в твоем положении определенно необходимо владеть недвижимостью, – добавила Бабуля Мэгги.

Когда доктор Розен спросил, почему я сопротивляюсь мысли о покупке квартиры, я сказала правду:

– Я не хочу делать это одна.

Как это уныло – бродить по пустым комнатам и мечтать о будущем, когда рядом только агент-риелтор! Как это печально – пускаться в такую крупную финансовую транзакцию одной! Пусть покупка квартиры была бы победой для феминизма, но в ней просматривалось как раз то будущее, в надежде избежать которого я пришла к доктору Розену.

– Ну, взглянуть-то всяко не вредно, – сказал Макс, когда мы уходили с сеанса.

* * *

В последний четверг января я сидела на десятом этаже титульной компании[50] в темно-синем костюме, подписывая кипу документов. Я была не совсем одна: адвокат, которого я наняла, прикрывал меня с правого фланга, а жена Лорна, Рене, сидела слева. Я десятки раз выводила подпись под строчкой, в которой значилось: Кристи О. Тейт, незамужняя, старая дева.

– Ого, – прошептала я, увидев ее впервые.

– В некоторых стандартных документах риелторов сохраняются весьма устаревшие формулировки, – хмыкнув, сказал адвокат.

– Ха-ха! – саркастично ответила Рене. – Может, кому-то пора их обновить?

Она гладила мою спину, рисуя на ней круги, пока я подписывала страницу за страницей.

Добравшись до группы и опоздав на пару минут, я нажала кнопку звонка указательным пальцем правой руки, левой вертя в пальцах ключи от новенького кондо и изумляясь тому, что теперь нам с банком принадлежит лофт на пятом этаже в Ривер-Норте. Две спальни. От осознания прогресса и способности внести 10-процентный первоначальный платеж за кусок недвижимости я испытала настоящий кайф. Какая удача, какое везение! Пока я усаживалась, все поздравляли меня, но потом сеанс пошел своим чередом, и кайф улетучился, оставив одну-единственную мысль: Кристи Тейт, старая дева.

Я перебила Макса. Не помню, о чем он говорил, но я вклинилась в рассказ своей паникой.

– Послушайте, я не уверена насчет этого кондо!

Насчет всех документов. Всех официальных свидетельств моего «стародевства», скрепленных печатью штата Иллинойс. Мне предстояло заполнить эти пустые, с гулким эхом комнаты одной собой.

Раздраженный вмешательством, Макс вспылил: