А потому вырос тем, кем вырос! На какую-то секунду Кире даже стало жаль этого непутевого Боцмана, который мог бы прожить совсем другую, прекрасную жизнь.

Но потом она вновь вернулась к реалиям. Минуточку, а чем бы таким занимался тогда Боцман? Если бы дед сделал его своим преемником, то сидел бы опять же в Торфяном и ждал… ждал чего? И тут внезапно Киру осенило. Да ведь Боцман-то, похоже, дождался. Как ни крути, а он был внуком знаменитого Терентьича. И внуком, что немаловажно, единственным. Его единственным прямым потомком. А кому, как не потомку, мог передать Терентьич то знание, что держал в себе все эти годы? Только ему, внучку своему любимому.

То есть так должны были думать люди со стороны. Те, кто лично не знал властного самодура. Те, кто лишь слышал о нем, но лично знаком никогда не был, потому что родился много и много позже. И слышал об этом человеке лишь из уст отца и матери, как сказку о давно потерянном ими земном рае.

— А вот и сам господин Копкин, — произнесла старуха, доставая откуда-то из-за рамы самую старую и порядком помятую фотографию.

На фотографии был совсем еще молодой барин, а рядом с ним возвышался сурового вида крепкий мужик с густой окладистой бородой. Копкин был симпатичен лицом, но чувствовалось, что человек он цепкий. И своего он не упустит. И управляющего, которому цены нет, который весь груз имения на себе везет и делает это вроде как даже с удовольствием, сумел найти. И жену с богатым приданым возьмет, есть уже одна на примете. Одного только не учел господин Копкин, строя свои самодовольные планы: не учел он той грозной силы, которая снесет начисто все его планы на будущее и даже память о нем самом почти совсем сотрет из памяти людской.

— Ведь если бы не сокровище, то кто бы о вас и вспомнил, господин Копкин, — пробормотала Кира.

— Ты никак с фотографией разговариваешь, детонька? — засмеялась Наталья Семеновна. — Ну что, красавчик, верно? На нашего нового попа смахивает, не находите?

— Что-то общее есть, — вежливо согласились с ней подруги, хотя ничего общего не находили и приняли эти слова полуслепой старухи за нечто похожее на несмешную шутку, над которой лучше вежливо похихикать, чем пытаться объяснить, что шутка не смешна.

Ну, стали бы они доказывать Наталье Семеновне, что благочестивый батюшка даже издали не похож на Копкина. Во-первых, борода! Во-вторых, прическа! Совсем другой человек. И брови тонкие, а у Копкина, даром что молодой, прямо какая-то невероятная растительность на лбу наблюдается даже на этой старой фотографии.

Но простая вежливость избавляет нас от многих неприятностей! И подруги, покивав, вновь спросили у старухи:

— А почему эта фотография была убрана у вас за зеркало?

— А это муж ее прятал. А до того отец его так же поступал. Юрке под большим секретом ее показывал. И все учил его, смотри, вот барин. Видишь, какой красивый? Лучше всех у нас был барин! И Юрка за ним старался, повторял. Ба-лин! Класивый балин!

— И тем не менее свекор фотографию от всех прятал?

— Ну, сами понимаете, когда отец моего мужа еще жив был, тогда дружеские отношения с бывшим дворянином могли плохо для человека кончиться. А когда к мужу эта фотография перешла, время уже посвободнее было, только все равно по привычке он ее прятал. Ну и я прячу. Фотография эта была у моего свекра, на себе все время ее носил, пока его по лагерям и войнам мотало. А как вернулся, так самое дорогое, думается мне, что у него из всей обстановки осталось, так именно эта фотография. Она ему лучше всяких икон была, даже пока эти иконы кто-то у него не спер.

И Наталья Семеновна слегка покраснела. И чтобы скрыть смущение, сказала:

— Свекор мой и его хозяин оба староверческого обряда придерживались. А вот муж мой от отца его веры не унаследовал, атеистом был, так неверующим и помер.

— А вы сами? Вы какой веры придерживаетесь?

— А сама я считаю, что все эти разногласия в людях — они от лукавого. Он людей меж собой ссорит, на какие-то мелочи указывает, а в главном глаза застилает. Бог — один. Ему что латиняне, что мусульмане, что православные, всех он одинаково любить должен. И молитвы, к нему обращенные, он на любом языке услышит. Потому что молитва это не только слово, но и душа.

И взглянув в сторону икон, старуха перекрестилась и сказала:

— Вот эту икону Спасителя мне свекор для Юры передал. С тех пор я на нее молюсь. Хочу ее с Юрой в могилу положить, если священник одобрит.

И так как подруги молчали, она добавила:

— Других икон очень жаль, что у свекра украли, да хорошо, что хотя бы эта сохранилась в семье.

И так она это сказала, что подругам невольно подумалось, кто-то, укравший иконы у Терентьича, был Наталье Семеновне хорошо знаком. Небось, муженек ее родной на иконы отца и позарился. Во всяком случае, Терентьич именно так для себя и решил. Ну и осерчал на непутевое дитя. Но тут уж отца понять можно. Если сын опустился настолько, что крадет из дома самое святое, то это уже и не сын получается.

А с другой стороны, Боцман-то был лучше своего отца. Он вещи из дома не крал. И если сравнивать этих двоих, то Боцман был совсем неплохим мужиком. По крайней мере, какими-то зачатками благородства он все же обладал. Впрочем, хрен редьки не слаще, и если из двух зол выбрать меньшее, все равно счастья не получится.

От этих мыслей подруг отвлекла Наталья Семеновна, которая неожиданно сказала:

— А Юрка-то мой, наверное, останься жив, тоже бы спился совсем. У него уж к тому и шло, что черти ему всякие мерещиться начали.

— Черти?

— Ну, не черти, так призраки!

— О чем вы говорите?

— Как-то вернулся он из леса и говорит мне, а что, мама, ты бы хотела живого барина посмотреть? Ну, я ему и говорю, откуда барин-то? А он в ответ смеется: значит, маменька, вы барина-то не видели? А я вот, говорит, кажется, видел.

— Барина? Какого барина? — насторожились подруги.

— Вот и я к нему с теми же вопросами пристала, — произнесла Наталья Семеновна. — А только он мне ничего ответить не захотел. И вообще больше со мной на эту тему не разговаривал.

— И много времени с того разговора прошло?

— Дайте-ка вспомнить, — нахмурилась женщина. — Ну да, правильно… В мае это было. Как раз в мае с Юркой мы и поговорили, уже праздники прошли. Он как раз за строчка́ми навострился в первый раз. И трезвым вернулся, что меня удивило. А то ведь как грибной да заготовительный сезон начинается, больше я Юрку трезвым и не вижу. Чего-нибудь в лесу раздобудет, пропьет и дальше гуляет. И не лень ему было по лесу шататься, а потом еще грибы в город тащить. В этом-то году, конечно, лучше было, Юре с самого начала какой-то оптовик попался, Юрка ему сразу все грибы относил, не надо было в город или на станцию, как прежде, мотаться.

И что за оптовик? Подруги невольно опять насторожились. Сначала барин появился. Потом оптовик какой-то нарисовался. Похоже, Юрку Боцмана кто-то перехватил и начал прикармливать. Какой-то неизвестный барин, который к Боцману был добр и тем приманил его к себе.