– Может быть, – с удовольствием ответил я.

– Хо! Расскажешь?

– Разбежался…

– Ну хоть намеками? А я сам дофантазирую? А?

– Иди ты знаешь куда, фантазер…

– Знаю, знаю… Кореш ты мне или нет, в конце концов?

– Отвяжись!

Дега приглушенно захохотал. Я не выдержал и рассмеялся тоже. И почувствовал, как от этого смеха раскалывается и кусками валится с меня короста тоски, сковывавшая тело всю неделю.

За весь день мне с Веткой удалось только раз перекинуться фразами:

– Придешь сегодня ночью?

– Приду, Маугли… – сказала она и скользнула в полутьму коридора, немедленно наполнившуюся гамом от очередной спешащей куда-то компании.

Никогда раньше я и представить себе не мог, что с таким горячечным нетерпением буду ждать ночи. Вернувшись к себе после занятий, я стащил куртку, кинул ее на тумбочку и бестолково закрутился по келье, не зная, куда себя деть. Целая вечность еще оставалась до наступления ночи. Выйти, что ли, пройтись куда-нибудь? А вдруг Ветка раньше придет? Меня даже пот прошиб, когда я только предположил, что сегодняшняя встреча может сорваться… Я даже остановился на мгновение. Правда, только на мгновение. И закрутился снова – от стены к стене, от стены к стене.

И снова остановился.

Что-то было не так. Что-то мешало мне, раздражая, будто соринка в глазу, и я не мог понять – что именно.

Я осмотрел келью. Все как обычно. Только… Нет, показалось.

И внезапно – словно в абсолютно темной комнате зажгли яркий электрический свет – я заметил его. Полулежащего на моем топчане Макса.

Нет, не так… Не я его заметил. Это он позволил мне себя увидеть.

Я замер и замолчал, совершенно оглушенный.

Макс приподнялся, сел прямо. Бледный, осунувшийся, сумрачный, какой-то почти незнакомый. Человек из прошлой жизни. Моей прошлой жизни.

И, конечно, Веткиной.

– Ну, привет, Умник, – проговорил Макс. – Хваткий ты парень, факт…

И взгляда его, запомнившегося мне светлым и бестревожным, я не узнавал. Глаза брахмана были теперь темны.

– Здравствуйте… – пробормотал я.

Он медлил сказать что-то еще, смотрел на меня, будто изучая.

– Как здоровье? – с великой натугой нашел я, как продолжить разговор.

– Спасибо, оклемался, – ровно ответил он. – Семеныч свое дело туго знает, и не таких с того света вытаскивал и на ноги ставил, – добавил он и опять умолк.

Понемногу я стал приходить в себя. Сколько раз я представлял себе эту нашу встречу, мысленно репетировал разговор: то в агрессивном ключе, то в покаянном – сообразно с настроением, в котором на тот момент пребывал. А вот сейчас все эти заготовки слепились в бесформенный ком и выкатились куда-то из моей головы…

– Ты… Вы наслушались, наверно, всякого… – затянул я первое, что придумалось, – а на самом деле все не так. У нас с Веткой не просто… не как у всех… У нас по-другому… Я не специально, вы не подумайте, а оно само… закрутилось… и… Вы тут вообще ни при чем…

Слова еще – точно помимо моей воли – продолжали выговариваться, вразнобой склеиваясь в несуразные предложения, а я в то же самое время словно слушал себя со стороны. Господи, какую чушь я несу!.. А если она сейчас войдет, моя Ветка? И увидит меня такого?..

И подумав об этом, я почему-то сразу успокоился, заткнул льющуюся из меня бессвязицу, заложил руки в карманы, вольно отставил ногу. И проговорил, с радостью отметив, как изменился, отвердев, мой голос:

– Ну и что теперь?

– Вот и я хочу выяснить: что теперь? – отозвался Макс.

– А чего выяснять? – Я без труда усмехнулся. – Она со мной. И нечего больше выяснять. Все ясно. Она меня любит. А я – ее. А тебя… А вас больше не любит. И у нас, между прочим, уже все было. И, между прочим, не один раз.

На скулах Макса заиграли желваки. Но он сдержался, что стоило ему явно немалых усилий.

– Пошлая ситуация, – сказал он. – Не находишь?

– Не нахожу.

– Пошлая, банальная ситуация. А исход ее может быть очень даже не банален.

– Пугаете, да?

– Ну зачем… Ты парень пуганый.

– Да поймите! – То, что я говорил, мне самому казалось предельно ясным. – Не может она с вами остаться! Плохо ей с вами. А со мной – хорошо. Я ей то даю, чего вы дать не можете. Она с вами по привычке просто была, а со мной… Неужели не понимаете? Или мне прямым текстом сказать?

Он сидел передо мной, взрослый, даже старый, с мучнисто-белым морщинистым лицом, на которое свисали сосульки нечистых волос… Я неожиданно попытался представить рядом с ним Ветку и не смог.

– Не понимаю?.. – выговорил он. – Это ты ничего не понимаешь, сопляк…

Зря он это сказал. Меня взорвало. Словно что-то внутри меня так и ждало, чтобы взорваться.

– Я сопляк? – Я шагнул вперед, выдернул руки из карманов. – Давай проверим! На кулаках или на джагах? У нас в Гагаринке эти проблемы просто решались.

Макс не шелохнулся. Лишь взгляд его молниеносно стал осязаемо угрожающим, как пистолетное дуло.

Я ощутил резкий укол в паху. И сразу после укола – странную болезненную пустоту. Страх хлестнул, словно порыв ветра. Я схватился за промежность… потом, не веря, стащил с себя джинсы… Там, пониже паха, под волосами не было ничего – просто ровная белая кожа…

Страх сгустился до ужаса. Обомлев, я шарахнулся назад, ударился спиной о стену. Что это такое? Наваждение? Очевидно же, что наваждение… Он, чертов брахман, всего-навсего заставил меня увидеть то, чего нет… То есть, наоборот, заставил не увидеть то, что, конечно, есть и никуда деться не может… Это не по-настоящему! Но ведь – вот! Я смотрю – и не вижу. Я трогаю – а под руками пусто… Только гладкая кожа…

Макс недолго держал меня.

Когда я уже был на грани обморока, морок схлынул. Дрожащими руками я натянул джинсы.

– Хочешь, сделаю так, что ты его больше никогда не увидишь и не почувствуешь? – спросил он. – Никогда, до самой смерти? Это мне вполне по силам, факт…

Потрясенный, я не сумел произнести ни слова. На глаза навернулись слезы, и я ничего не мог с этим поделать.

– Ладно, – сказал Макс, и в его голосе вдруг промелькнули прежние благодушные бестревожные нотки. – Ширинку-то застегни, герой. И сопли вытри. Эх ты… пацан с Гагаринки…

И все-таки за этим уже вполне миролюбивым тоном слышалось злое удовлетворение. Ну как же… размазал молодого соперника…

Он поднялся. Инстинктивно я отшатнулся от него в сторону.

– Любовь, говоришь… – обернулся он на пороге. – Что ты в этом можешь понимать?..

– Я… – выдавил я через стиснутое горло, – могу…