Я не ответил ему, только кивнул.

– Ты, Умник… не очень-то… – сказал еще мне мой кореш. – Не думай всякое. Ты ведь не виноват.

Я снова ничего не ответил. Я же знал, что виноват…

И постепенно вокруг могилы становилось все свободнее и свободнее. И наконец рука Деги соскользнула с моего плеча, ободряюще хлопнув напоследок.

И остался я совсем один. Присел на корточки, прошептал несколько слов, которые никто, кроме нас с отцом, слышать не должен. А потом еще сидел долго-долго. А потом, конечно, поднялся.

Один?

Нет, из-за ближайшей березки выступил якутский ойуун Однако. На руках у него свернулась клубочком, так непривычно и так знакомо мурлыча… самая настоящая кошка, белая, с розовой грудью и темными, словно обутыми, лапками.

– Ты смотри… – со смущенным удивлением сказал Однако. – Надо же, а? Приблудилась откуда-то… Я уж и не думал, что когда-нибудь кошку увижу. Чудо ведь, а, Умник?

– Чудо, – согласился я.

Впрочем, чудо ли?

Мир изменится. Мир уже начал меняться. Теперь и я точно знаю, что делать для этого. Протянуть от каждого к каждому нить, надежную крепость которой я уже познал. От каждого к каждому. Главное, не забыть никого, кто ценен тебе, кто важен для тебя. Не забыть, не оставить, не потерять…

Однако осторожно спрятал кошку за пазуху меховой своей куртки. И, кашлянув, предложил голосом мультипликационного Карлсона:

– Ну что, малыш? Полетели?