Он почти долетел до границы, за которой начиналась настоящая смерть. И тут его дернули и поволокли вверх. Даже некоторое разочарование проклюнулось: почему не дали закончится ВСЕМУ? Зачем возвращают, заставляют чувствовать? Ночной холод, сырость, близкий плеск воды, холодные шлепки по лицу…

Илья открыл глаза. Над ним склонился АФ. В руках — мокрая тряпка:

— Умирать собрался? Я те помру!

— Отпусти, — губы шевелились, но своего голоса Илья не слышал.

— Серега! — позвал АФ. — Дружок твой перекинуться норовит.

Потом его затормошили всей оравой и подняли таки. Только Руслан не участвовал в экзекуции, сидел у маленького костерка и помешивал что-то в глиняной плошке. Когда Илью привели в вертикальное положение, он протянул ему дымящееся варево:

— Пей. Горячо, но все равно пей.

Жесткая привычка, подчиняться его тихому голосу, сработала лучше окрика. Обваривая губы и язык, Илья выглотал пахучую гадость. Что ему дали, спрашивать бесполезно, все равно, не ответит. Главное — наваждение прошло. Даже тупо сам себе удивился: чего это с ним было? А когда осмотрелся, заметил, что в отряде не хватает троих. Все — стражники. Когда их потеряли? Сегодня, вчера? Оказывается из памяти выпал изрядный кусок.

— Это как горная болезнь, — отрешенно, сообщил Руслан. — Раз переживешь, дальше будет легче.

— У всех бывает?

— Нет. Некоторые адаптируются легко и быстро. Сельва сама выбирает себе жертву.

* * *

Стена поднялась прямо из густых, заплетенных лианой, зарослей. Шли к ней три дня. Увидели издалека и ужаснулись, подошли — ужаснулись вдвойне. С дальней высотки она не казалась такой неприступной. Все три дня они шагали вниз, спускались. И теперь из низины взирали на нее как стайка пигмеев на грубый порубежный монолит великанов.

— И как мы туда, якорь в корень, заберемся? Капитан, тебе крыльев на дорогу не выдали?

— Лестница должна быть.

— Где?

— В…

— За что люблю военных, так это за лаконизм, — констатировал, подвернувшийся в разговор, Сократ.

Античным именем парень был обязан папе, преподавателю древних языков. Илья в начале принял имя за кличку и даже поинтересовался у того, как по настоящему. Паче чаяния, оказалось, так и будет — Сократ. Конопухи величиной с советскую копейку, рыжая борода веником; желто-зеленые глаза и те в крапинах. За что бабы любят — понятно. Такой даже в темноте светится рыжим азартом. Попробуй обойди. Еще в начале пути он во всеуслышанье заявил: «Моя — нейтралитета». И некоторое время держался ни нашим, ни вашим. Потом его повело в сторону Сергея. Так что, на стороне стражи на данный момент оставался только Сектант. Вот тут действительно имело место прозвище. А имя было вполне обычное — Толик. Однако кличка настолько прикипела, что на нее он отзывался скорее.

Толика в отряды сплавил сам Святой Прелат. Еще старый, которого убил Илья. И тоже, как Сократа — за любовь. Только не к женщинам (что само по себе почетно) за любовь к самому Прелату. Толик, непонятно как, но объединил вокруг себя таких же сумасшедших как он сам, и объявил Прелата Богом. Люди выходили утром из домов, колонной шли к башне и там служили молебен. В начале такое рвение даже приветствовалось. Прелат не гнал, что послужило примером. Колонна постепенно увеличилась до маленькой демонстрации. Но в какой-то момент случился облом: Толика схватили. Полгода он провел в подземелье. Однажды опальный герой обмолвился, что именно в то время был по настоящему счастлив. Прелат являлся к нему ежедневно, и они вели длинные спасительные беседы, в результате которых Толик окончательно уверился: Прелат и Господь — одно лицо. Толику, якобы, светило почетное освобождение, когда потоп смыл все надежды. Новый Прелат, — Сектант был уверен, что именно он убил своего предшественника, — приказал отправить фанатика в отряды.

— Е-е-есть.

Люди сидящие у костерка ворохнулись. Голос долетел из-за спин, куда на ночь устроили связанных зомби.

— Е-е-есть.

— Один зомби сохранял тупую окоченелость, другой скрюченными пальцами развязывал веревку и на одной ноте тянул: «Есть».

— Что есть? Кто есть? — Александ Федорович вышел из круга. Любопытный, якорь в корень! Старый, битый, но все еще любопытный! Илью продрало ознобом. Мысль дурацкая, конечно, и дикая, но какая кругом природа — такие и мысли: сейчас зомби развяжется и пойдет осуществлять свою заветную мечту — есть всех подряд. Как свидетельствует авторитетная эзотерическая литература, остановить его может только серебряная пуля. Черт бы ее принес в дебри потустороннего материка. Сознание паниковало, но голова, как, впрочем, и у всех остальных, уже поворачивалась в сторону Руслана. Парень поднимался. Обычного полусонного оцепенения, как не бывало. И этот струсил?!

Руслан отошел на край освещенного круга и замер. Народ последовал за ним. Далеко не отбегали. Здесь, на свету, было страшно. Но там, в темноте, еще страшнее.

Пока Илья хлопал глазами и вертел головой, Руслан вообще исчез. Только веточки вздрагивали, на месте где он стоял. Еще: трещал костерок. Еще: голосил полумертвец.

Руслан как неслышно пропал, так и возник, но уже с другой стороны. Они с Сергеем пошептались. Показалось Илье, или Углов в конце разговора отшатнулся. По коже прокатилась вторая волна озноба.

— Александр Федорович, отойди подальше, — сказал Руслан. Не потребовал, не приказывал — попросил: отойди, мол, дядя, сделай милость, я тебе потом отслужу.

АФ обернулся: как же так?! Диво, человек очнулся, якорь в корень, но глянул на Сергея, лицо которого даже в полумраке сдавало бумажной бледностью, и ушел в сторону.

Зомби дергал узел. Веревка начала поддаваться.

— Если он развяжется, нам всем хана, — Сергей старался говорить спокойно, не вполне, правда, получалось. Голос у железного г-на Углова предательски подрагивал.

— Есть! — рявкнуло за спиной.

— Е-е-есть, — потянул второй голос.

Сцена из дешевого американского боевика: ожившие мертвецы в лохмотьях, сгнившей одежды и полусгнившей плоти, бредут на живых. Из темноты уже два голоса взывали о пище.

— Уходить, только по моей команде! — закончил Сергей.

— На ночь глядя уходить?! — подскочил Кирюха. — Да я своими руками их тут кончу.

— Не получится, — попытался урезонить его Руслан. Кирюха не слушая, кинулся к привязанным, сжимая в руке длинный широкий тесак. Илья видел, как нож дважды вошел в человеческую плоть. Однако, крик «Е-е-есть» не прекратился. Наоборот, стал громче.

Они начали подниматься. На Илью пахнуло таким ужасом — в пору бежать в сельву, не разбирая дороги. Но те же сельва с г-ном Угловым успели за время пути вымуштровать: приказано, собраться по ту сторону костра — исполняй.