В Алмазовке когда-то жил раввин, — задумчиво продолжал Сергей, глядя на переливы света. — Потом пропал. Искали — как в воду канул. Я его спрашиваю: ты почему, рабби, тут поселился? Он мне: а где еще? Здесь я среди гоев, конечно, но ношу своего Бога в себе. Мне хотя бы это оставили. В слободе Святого Игнатия меня сначала окрестят, потом помучают, но, в конце концов, сожгут на показательном аутодафе. Там люди, конечно, работают и ведут очень упорядоченную жизнь, но упаси меня Он от такого порядка! На острове мне тоже долго жить не придется, сам понимаешь. Для крюковцев я в первую очередь жид. Хоть уверен, не все там знают, что это такое. Там меня сначала опустят, потом закопают, и только потом убьют, но так изощренно, что я долго буду помнить сам процесс. Лучше я останусь в Алмазовке, буду есть рис с…  Что значит не кошерная?! Так я вам скажу: в Аду вся пища трефная. Но это не причина, чтобы менять сей ад на другой, в котором не будет вообще ничего.

Илью, наконец, сморило. Он уже засыпал, когда его буквально подбросил, выскочивший в голове вопрос:

— Постой! Как же так? Он же католический священник, а у него жену увели?!

— Ну и что? — не понял Сергей.

— Ему жены вообще не положено!

— Где не положено, мил человек? — прозрачные глаза слезились на пламя. — На земле, в той жизни? Или здесь?

Илья уронил голову и уснул уже без всяких вопросов.

Глава 7

Он так устал, что потерял способность нормально видеть. То есть зрение осталось, но какое-то коридорное: видишь только то, что впереди, непосредственно под ногами. По сторонам не то что не смотрел — не было «по сторонам». Отсутствовало в обзоре.

Травка под ногами обычная. Длинные стебельки. Никаких тебе присосок, щупальцев, зубчиков, колючек. Нормальная травочка. Почему же Руслан не дает команды остановиться? Илья подумал об этом мимоходом. Нет команды — топай. Закон!

Заканчивался двенадцатый день пути. На протяжении последней недели они спускались по бесконечному почти неощутимому тягуну. Разлившаяся до неоглядной шири река, приближалась. Воздух пропитался болотными испарениями. Запахи наплывали такие, что голова кружилась до обморока. Иногда Руслан останавливал отряд и передавал, чтобы все завязали лица до глаз. Но и глаза щипало. Пряный, похожий на духи аромат, а не сморгнешь вовремя или вдохнешь поглубже и — кувырк: лежишь уже в мелкой щипучей жижице.

Даже падать почти все научились правильно. Важно, чтобы лицо не ушло в траву или в воду. Случись такое — хана. Тут же какая-нибудь проворная гадость заберется в нос или в рот. В ухо-то ладно, еще успеешь выковырять. Одному из зомби не повезло почти сразу. На третий день пути упал и больше не встал. Думали, захлебнулся. Он рухнул даже не в лужу — в мелкую вязкую жижу. Его попытались поднять. Но Руслан вдруг проявил несвойственную ему резкость: разогнал людей от павшего отрядника, потом придирчиво осмотрел всех, кто к нему подходил и только после этого разрешил идти дальше. Кирюха — капитан заорал матом. Но Сергей пошел на него всей глыбой своего авторитета и заткнул.

В те времена Кирюха еще позволял себе командовать. Вернее, Сергей ему позволял. На привале, на плоском, как лысина пустом пригорке, командир опять попер на Руслана. Тот даже головой не повел, дождался окончания тирады и поведал такое, от чего не только Кирюха присмирел, у всех захолодело внутри. Оказывается, в местных грязях водился червячок — махонькая и до невозможности быстрая тварюга. Встретив большую добычу, он забирался в естественные отверстия жертвы, там внедрялся сквозь слизистую в кровь и как бы на время в ней растворялся. Метаморфозы начинались позже: человек вытягивался, худел, истончался. Тело помаленьку приобретало строение кольчатого червя. Такой червяк — метра два длинной — нападал на все что шевелится. Самым мелким тварям от него урону не было. Зато оно с удовольствием кушало большие подвижные биологические объекты. И не только кушало, но и заражало своими спорами тех, кто по неосторожности оказался близко. Одно хорошо: жизнедеятельность этой твари поддерживала определенная травка. Червь жил только там, где она произрастала. Вскоре после первого превращения весь участок покрытый этой травой кишел червями. Но они, в конце концов, умирали от голода. Даже не умирали — истончались, приобретая первоначальный внешний вид, и…  до следующей крупной жертвы. Руслан объяснил, что животные чуяли такие места и обходили стороной. А люди, вот, забрели.

— Откуда знаешь? — налетел на Руслика Кирюха.

Тот сразу поскучнел, уселся в позу скрюченного мыслителя, а на повторный и третьеторный наскок промямлили:

— В городе говорили.

Как Кирюха потом ни подступал, толку не добился. Илья был уверен, ничего подобного в городе Дите Руслан услышать не мог, а это значит…  Дальше Донкович обрывал сам себя, вернее внутри срабатывал определенный барьерный рефлекс. Все что касалось непоняток связанных с поведением Руслана не обсуждалось. Такой вот феномен.

На пятый день пути отрядники заметили, изменения в поведении обоих зомби. Те вдруг разом начинали прислушиваться. А однажды так же разом шагнули за пределы тропки, с которой Руслан строго настрого запретил выходить. Их втянули обратно, а парень погнал колонну бегом, только ошметки жирной ползучей травы летели из-под сапог и ботинок. Когда пробежали опасное место, Руслан пошептался с Сергеем; тот пошел и собственноручно связал обоих безгласных. Кирюха начал было препятствовать, но на него наехали уже свои. Стражники во главе с помощником капитана, Василичем, окружили начальника. Оттуда полетели, приглушенные матюки. Его выпустили слегка помятого и очень смурного. С Русланом Кирюха больше не задирался, а по отношению к Сергею, если и допускал выпады, то тихо и издалека. Авторитет капитана сильно пошатнулся. К двенадцатому дню пути окончательно сложилось: Руслан и Сергей идут впереди и полностью определяют стратегию продвижения.

— Привал! — голосом Углова возвестили сумерки. Илья упал, где остановился. Он даже пошевелиться не мог, закрыл глаза и тут же полетел на дно глубокой темной пропасти. Такое с ним случалось последние три дня. Стоило прилечь, и путь вниз открыт. Первые два дня он боролся, сегодня не мог и не хотел. Полет происходил на грани сна и яви. Но он был уверен: летит во сне, а разобьется в реальности. Но от усталости страх смерти притупился. И ни одной мысли, только ощущения: обрыв, невесомость, сопротивление воздуха, разрываемого падающим телом…  и чувство