Вскоре его идею подхватили и творчески развили режиссероблдрамы имени Смычки Прохарецкий и ответственный за культуру Шептало. Идеяполучила название «Дом отдыха Зачуханский централ» и материальное обеспечение.

По бумагам, понятное дело, объект провели как филармонию.Местному населению с помощью умело пущенных слухов объяснили, что строится очереднойЛТП. Тем более, снаружи было похоже – высоченный забор, колючка да вышки.

На территорию Зачуханского централа сановный гость вступалпод магнитофонную запись известной народной песни «Динь-бом, динь-бом, слышензвон кандальный…» На госте, облаченном в тюремный бушлат, и в самом делепозвякивали натуральные кандалы, скопированные с музейных образцов. Гостявстречал бравый полковник жандармерии – роль эту исполнял режиссер Прохарецкий,а для особо именитых отдыхающих – и сам Шептало. Жандарм тряс кулаком под носому кандальника и ревел:

– Попался, большевистская морда! Ну ты у меня тут исгниешь!

Вслед за тем два дюжих жандарма Вася и Арнольдик (бывшиеобкомовские шоферы) влекли жертву в сырую одиночку, где в большом ассортиментеимелись тараканы, мокрицы, клопы и крысы (для большинства отдыхающих вся этаживность была сверхэкзотичной, один третий секретарь из Нечерноземья нипочем нехотел уходить отсюда без серой крысы Маньки, так и уехал, прижимая ее к груди).Спали узники на голых нарах, кормили их раз в день хлебом из магазинов дляпростонародья и полусырым минтаем (многие впервые узнали о существовании этойрыбы). Тем, кто курил, курева не давали, зато гоняли, прикованными к тачкам,возить каменья или пилить дрова. Вдобавок Вася и Арнольдик материли их нещаднода иногда поддавали по физиономии – не очень сильно, но все-таки. Каждый деньприезжал стряхнувший всякую меланхолию прокурор Дыба в лазоревом мундире, сВладимиром на шее, таскал на допросы, орал, что изведет большевистскую заразупод корень, лупил кулаком по столу и требовал признаться, что из Маркса читалида кому давали читать еще. Большинство честно признавались, что Маркса нераскрывали сроду. Дыба им верил, но все равно ругал, стращал, кормил селедкамии сажал в карцер – страшно ему нравилась новая игра, спасу нет.

После недельки-другой пребывания в Зачуханском централевышедшие на свободу номенклатурные узники чувствовали себя заново родившимися.Опостылевшую было икру наворачивали так, что за ушами трещало, садясь в черную«Волгу», испытывали прямо-таки детское умиление, все краски и запахи жизниобретали прежнее многоцветье и прелесть. Да и в душе оставалось гордое сознаниеприобщенности к героической жизни дедов-зачинателей. Посему централ пользовалсясреди номенклатурных работников популярностью несказанной. Его срочнорасширили, но очередь все равно выстроилась на год вперед, и намекали, чтоожидается Он Самый… Жандармы Вася и Арнольдик несказанно разбогатели, передаваяузникам недозволенное тюремными правилами. Предоблисполкома Мазаный с каторгине вылезал, приходилось в шею выпихивать за ворота. Особенно Мазаному нравилосьнамекать на допросах на свою принадлежность к «школе Лонжюмо», редакции «Искры»и честить Дыбу «сатрапом самодержавия» – за что однажды вошедший в раж Дыбалишил его двух зубов.

Случалось всякое. Однажды комсомольский деятель Чабуберидзе,молодой и горячий, решил играть по всем правилам: обманул бдительность жандармаВаси, ахнул его кандалами по головушке, сделал подкоп под забор и сбег.Недалеко, правда, ушел, его вскоре изловили в городе непосвященные постовые,оповещенные звонком Прохарецкого, что у него в приступе белой горячки сбежалисполнитель роли декабриста, приметы: в каторжном бушлате и кандалах.Чабуберидзе вернули в централ малость помятого, но веселого и вопившего: «Вах,скушали, опрычники? Я – как Камо, да!» А однажды на поверке в камере обнаружилинеизвестного, оказавшегося при сыске совершенно посторонним бухгалтеромагропрома Тютиным, которого Дыба по пьяной лавочке арестовал в городе имордовал три дня, вынуждая признаться в связях с Плехановым. Бухгалтеравыпустили прежде, чем он успел окончательно ополоуметь, выдали кусок финскойколбасы и объяснили, что это такая новая проверка, вид аттестации. Случай этотникого не встревожил. Не забеспокоились и тогда, когда прокурор Дыба отправилво Францию заказ на гильотину, а Мазаный во всех анкетах стал писать, чтомногократно являлся узником царской каторги, и требовал на этом основаниизвездочку к юбилею.

А беда-то и грянула – внезапно, как обычно обстоит с бедами-напастями.С очередной партией каторжан поступила «анархистка Клава», она же АнжелаПетровна Шармантова, та самая, что быстро делала карьеру и попала уже в числотех, кого в газетах обозначают «…и другие товарищи» (это для нас с вами сиевыражение представляется пустячком, а на самом деле за ним стоит строгаяиерархическая лестничка – согласно невидимой табели о рангах). Было АнжелеПетровне тридцать с малым, и выглядела она так, что в западных цветных журналахдля взрослых мужчин заработала бы большие денежки, малость попозировав (так онасама говорила близким подругам и, в общем, имела на то основания). Каторжнаяроба лишь придавала Анжеле Петровне пикантности. А жандармы Вася с Арнольдикомувязли уже в игре по самые уши и стали плохо соображать, где игра, а гдеразвитой социализм… Одним словом, на визг Анжелы Петровны и ее вопли о помощиникто не прибежал – полагали, так и надо, каторжные будни.

Был камерный скандальчик, и грянули оргвыводы. Централликвидировали незамедлительно, превратив в настоящий ЛТП, каким он и числилсяпо некоторым бумагам. Зеленому поставили на вид, Мазаному вместо звездочки кюбилею дали орденок третьей степени. Дыбе строго указали и гильотину из Франциине пропустили. Прохарецкий с Шептало срочно принялись репетировать оперу«Возрождение кусочка целины» (музыка народная). Васю с Арнольдиком, понятно,посадили, как не оправдавших доверия, Анжела свет Петровна на загранработе –томно повествует с телеэкрана, как разлагаются буржуи, скоро окончательнорухнут под грузом потребительства. Который год уже повествует. Теперь, должнобыть, скоро и до колхозов на Оклахомщине – рукой подать.

И до сих пор в бархатный сезон можно встретить начерноморских пляжах среднего возраста людей, которые за коньячком расскажут,как они цепями звенели на царской каторге, как возили тачечку, вшей кормили даот жандармов получали по загривку. Если кого из вас сведет с ними судьба, неторопитесь принимать их за шизофреников. Было дело…

Поутру сэр Джон стоял на Пикадилли, окутанный знаменитымлондонским туманом, и зябко запахивался в ватник, одолженный у своегодворецкого. Настроение было сумрачное, еще похуже, чем когда-то под Дюнкерком.Бронзовый Нельсон хмуро и сочувственно смотрел на праправнука. Подкатил«роллс-ройс» герцога Чеширского. Там уже сидели лорд Камберленд, виконтХейзуорт, старая герцогиня Монмутская и несколько знакомых из палаты пэров.

Ехали в молчании. Никто не выспался, но жаловаться, понятно,было бы недостойной британского аристократа слабостью. На картофельное полеобразцового кооператива имени Маргарет Тэтчер прибыли с чисто английскойточностью. Подъезжали «роллс-ройсы», «даймлеры», «мерседесы». Появилсяархиепископ Кентерберийский в старенькой мантии, за ним – принц Уэльский ссупругой. Только первый лорд Адмиралтейства сумел открутиться, раздобыв где-тосправку о ревматизме и картофелебоязни. Общественное мнение единогласнопризнало его поступок неджентльменским.