— Хочешь сказать, что на пути к своей так называемой мечте я завяз на должности менеджера, точно в болоте?

О чем тут спорить? Действительно завяз, я и сам знаю. Но невольно ощетиниваюсь — это как с коленным рефлексом, неконтролируемая реакция организма.

— Сколько еще ты планируешь работать в «Книжной лавке», если она не закроется? Год? Два? Десять? Неужели за три года ты получил столько удовольствия от работы, что с радостью согласен еще на десять лет такой жизни?

— Что-то ты сегодня разошлась.

— Извини, — рассеянно потирает лоб Леа. — Не хотела так резко…

— Ничего страшного. Попробуй еще раз, только теперь помягче.

Леа издает протяжный стон.

— Все бы сейчас отдала за бокал вина!

— Так выпей, что тебе мешает? — отвечаю я. — Ты же все равно… то есть, учитывая обстоятельства…

Леа глубоко вздыхает и опускает глаза, словно ничего интереснее нашей скатерти в жизни не видела.

— Я бы выпила, но… я еще не совсем… ну… не совсем определилась насчет…

Не знаю, что ответить, и просто отпиваю еще один не слишком приятный глоток кьянти.

— А-а…

— Знаешь что? Давай обсудим этот вопрос потом.

— Конечно, когда будешь готова…

— В общем, я тут молола всякую чушь, а на самом деле хотела сказать одно: я люблю тебя и не хочу, чтобы ты всю жизнь горбатился в «Книжной лавке». Ты достоин лучшей жизни. Намного лучшей. Я тебе ничего не навязываю, занимайся чем угодно, просто я хочу, чтобы ты по-настоящему любил свою работу. Мне плевать, кем ты станешь, известным писателем или известным… ну, не знаю… автомехаником. Не важно. Без разницы. Просто подумать больно, что ты когда-нибудь превратишься в унылого неудачника средних лет, которому ни разу в жизни не приходилось делать то, о чем он мечтал и к чему стремился. Не хочу, чтобы ты терял время на работе, которая не приносит тебе радости. Ну что, так мягче?

Улыбаюсь:

— Намного. А главное, звучит гораздо разумнее и убедительнее. Знаешь, мне еще никто не говорил таких приятных вещей…

Отодвигаю свечу, чтобы не обжечься, и, наклонившись друг к другу через стол, мы сливаемся в поцелуе. Еду подают ровно в тот момент, когда отстраняемся друг от друга. Будто нарочно подгадали. Официант спрашивает, не нужно ли нам еще что-нибудь, и тут мне приходит в голову, что сейчас самое время проявить наконец решительность.

— Вообще-то у вас кьянти выдохлось. Давно бутылку открыли?

Официант рассыпается в многословных извинениях, уносит мой бокал. Леа бросает на меня оценивающий взгляд:

— Вижу, моя речь подействовала.

— Да ладно, подумаешь. Просто обидно платить свои кровные за такую дрянь. Правда, боюсь, официант сейчас плюет мне в вино. Или хуже…

Леа окидывает зал грустным взглядом.

— Даже не знаю, когда в следующий раз удастся так посидеть. С завтрашнего дня ни минутки свободной не будет. На площадке надо быть к шести, чтобы успели сделать прическу и наложить грим. Потом двенадцать часов съемок. К концу дня с ног валиться буду, хорошо, если до кровати добрести сумею.

— А можно зайти тебя навестить?

— Почему нет? Завтра спрошу у режиссера или у помрежа, уточню, в какое время удобнее всего.

— А может, я просто тебя отвезу? Или встречу? Хотя тогда не смогу увидеть тебя в действии.

— Хм, — произносит Леа, взяв в руку вилку. — Меня не надо отвозить. Мне предоставили шофера до конца съемок.

— Настоящего? — восхищаюсь я. — Наверное, всю подноготную знаменитостей знает. Даже где на самом деле похоронен Джим Хоффа.

— Моего шофера зовут Милисента, ей лет восемнадцать, не больше, — отмахивается Леа. — Думаю, про Джима Хоффу она вообще не слышала.

— Нет, Милисента — это не круто. Она ведь тебя не только возит, но и охраняет, правильно я понял? Может, дадим ей какое-нибудь классное прозвище? Скажем, Свирепая Тигрица или Молниеносная Кобра? Она же не будет возражать?

— Милисента, может, и не будет, зато я буду, — отвечает Леа. — Впрочем, возможности с ней познакомиться у тебя все равно не будет. Милисента возит только членов съемочной группы, тебе придется добираться своим ходом. Это из-за страховых условий или чего-то в этом роде.

— Ну, спроси у своей Милисенты, может, она хотя бы знает, кто на самом деле стоит за всей нашей киноиндустрией. А то Майки думает, что музыкант Тито Пуэнте.

Леа выразительно закатывает глаза и качает головой. Тем временем мне приносят новый бокал кьянти.

— Ну как, лучше? — спрашивает Леа.

Отпиваю глоток.

— Лучше.

Слухи о скором закрытии магазина расходятся быстро. Не знаю, кто конкретно слил информацию — любой мог. Что бы ни говорил Данте, замолчать такую новость и продолжать работать в прежнем режиме невозможно.

Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться — что-то не так. Знаки повсюду. Во-первых, столу заказов запрещено принимать деньги вперед, когда на выполнение требуется от одного месяца и больше. Сами понимаете почему. А значит, от специальных заказов вообще пришлось отказаться. Разумеется, у покупателей это вызывает некоторое удивление, особенно у постоянных. Последние привыкли делать заказ непосредственно в магазине, а не по Интернету, поэтому от неудобных вопросов никуда не денешься. Ответы даются полушепотом. Зато народный гнев становится все громче.

Данте должен был с самого начала понимать, что легче слона в гостиной спрятать, чем утаить такую новость. Но его мать до сих пор в больнице, и состояние ее оставляет желать лучшего — естественно, бедняге не до того. Пару дней назад у Лукреции развилась бактериальная пневмония. За этим последовали резкий спад давления и стафилококковая инфекция. Температура тридцать девять, уже двое суток не может обходиться без респиратора. Рак активно распространяется, но для химиотерапии Лукреция слишком слаба. Врачи говорят, что, возможно, ей осталось даже не несколько дней, а несколько часов. Данте в истерике.

Леа уволилась, Мина готовится к предварительным слушаниям по делу своего мужа, Олдос еще только учится, так что вся ответственность на мне. Не уверен, что готов к такому внезапному повышению.

Съемки у Леа начались три дня назад. Каждый день встает в пять утра, к шести убегает и садится в блестящую синюю «камри» (а я-то надеялся на лимузин). В первый день нарочно встал пораньше, чтобы приготовить для Леа завтрак, но Леа сказала, что это ни к чему, потому что для всей группы организуют роскошный шведский стол. Тогда просто поцеловал Леа, пожелал удачи, а потом долго смотрел ей вслед. Возникло странное ощущение, что теперь я ее больше не увижу.

Ошибался, конечно, но не намного. В тот вечер Леа вернулась домой в девять, совершенно измотанная, но счастливая. Вся съемочная группа очень милая, сказала она. Кроме разве что актера Колума Гатри, который все время, пока не снимается, торчит у себя в трейлере, а еще наорал на рабочих за то, что слишком шумно переносили аппаратуру и помешали ему «медитировать». Хотя на самом деле всем прекрасно известно, что медитация по методу Колума Гатри заключается в следующем — раздеться догола, выпить шесть банок «Ред булла» и резаться в японскую онлайн-игру «Ниндзя с Хоккайдо». Увы, из-за каких-то там проблем с графиком завтрашние съемки перенесли на вечер и ночь, так что до пяти Леа была свободна, зато потом уехала до утра. Как раз когда я пришел с работы.