интернет-мошенничества. По мере распространения цифровых устройств растет и наша уязвимость. В защите любого смарт-устройства может обнаружиться брешь. Да, подсоединенная к вайфаю лампочка, способная менять цвет, — это, конечно, весело, однако именно она может оказаться тем устройством, через которое хакеру будет удобно нарушить вашу безопасность. Все компании и организации, включая критически важные объекты инфраструктуры в сфере здравоохранения и энергетики, подключены к интернету, в силу чего оказываются теперь более уязвимыми для атак злоумышленников. Если прибавить к этому постоянно растущее число людей, регулярно пользующихся интернетом и социальными сетями, где так легко распространять недостоверную информацию, мы получим невероятное число потенциальных жертв всевозможных атак.

С точки зрения безопасности все эти потенциальные цели составляют так называемую «поверхность атаки» — совокупное число уязвимых зон, которые может использовать злоумышленник. Для средневекового рыцаря в замке, окруженном рвом, с одним лишь подъемным мостом, под охраной войска, вооруженного луками, мечами и хотя бы примитивными метательными орудиями, поверхность атаки при тогдашних возможностях атакующих была минимальной. Со временем она увеличивалась, ведь возникали все новые виды оружия. С появлением катапульт, а потом и пушек бессмысленными стали толстые стены; с развитием военной авиации и их высота перестала играть значимую роль для защиты. В наши дни никому и в голову не придет скрываться в замке от нападения, организованного с помощью современного оружия. Вот что происходит с нынешним государством, а тем более с частными организациями в экспоненциальную эпоху: перед угрозой современных военных технологий наши системы безопасности оказываются все более уязвимыми, а поверхность атаки увеличивается.

Все это приводит к появлению классического экспоненциального разрыва. Скорость технологических изменений создает новые возможности для атакующих. Однако каналы, которые нам доступны, чтобы погасить конфликт, или ресурсы, которые мы можем привлечь, чтобы снизить силу атаки, отстают от развития вооружения. С одной стороны, появляется все больше методов нападения и возможностей для их организации. С другой — государства используют системы безопасности, которые создавались в течение сотен лет. Защищаться становится все сложнее, и даже самым передовым армиям, меняющимся не так быстро, тяжело адаптироваться к новой реальности.

Разрыв возникает не только между новыми нормами ведения войны и существующими системами защиты. Он проявляется в нормах и законах, регулирующих действия в зоне военных конфликтов. За последние несколько веков человечество сформулировало правила относительно взаимодействия стран на поле боя — от Женевской конвенции до Договора о нераспространении ядерного оружия. Для ведения войны в цифровой среде требуются аналогичные протоколы. Каковы правила управления армией хакеров-злоумышленников? По каким законам группы военных дронов взаимодействуют с мирными жителями? Могут ли страны отвечать на кибератаки реальными бомбардировками? Допустимо ли реагировать на кампанию по дезинформации ракетным обстрелом?

Все эти вопросы, не имеющие однозначных ответов, возникают на фоне растущей политической нестабильности, причем как внутри стран, так и между ними. Как мы видели в предыдущей главе, мир становится все более разнородным. Новые технологии делают возможной организацию локального производства и сокращение глобальной торговли. А при сокращении торговли обостряются конфликты. Еще в 1848 году Джон Стюарт Милль, британский философ, внесший фундаментальный вклад в развитие теории либерализма, писал о «значительном и стремительном росте международной торговли» как о «главной гарантии мира во всем мире»[373]. Этот тезис долгое время не казался бесспорным: в течение ста лет после высказывания Милля объем международной торговли действительно вырос до колоссальных масштабов, однако человечество развязало одну за другой две самые страшные и кровопролитные войны в истории. И все же в целом Милль прав: благодаря торговле страны начинают зависеть друг от друга, и тогда серьезные конфликты становятся слишком опасными, так как неизбежно начинают мешать развитию бизнеса.

Азиатский банк развития провел колоссальных масштабов исследование: были проанализированы сотни тысяч конфликтов, имевших место между 1950 и 2000 годами. Авторы пришли к выводу, что «рост взаимосвязей на основе двусторонней торговли и глобальная открытость торговых операций существенно снижают вероятность военного конфликта между странами»[374]. Неудивительно, что отказ от дальнейшей глобализации может привести к росту напряженности и конфликтам. По оценке, сделанной в 2010 году ветераном ЦРУ с тридцатилетним стажем, замедление или прекращение процесса глобализации может повысить в последующие 25 лет риск начала военных действий в любой стране мира больше чем в шесть раз[375].

С другой стороны, все более частыми становятся конфликты внутри государств, и эта тенденция наметилась задолго до того, как в 2010-х годах мы вошли в экспоненциальную эпоху. В работе, опубликованной еще в 1990-х, академик Мэри Калдор ввела в оборот термин «новые войны»[376]. Так она обозначала конфликты, возникавшие в период после распада Советского Союза. Если до этого момента военные конфликты шли между государствами и их сателлитами (чаще всего в связи с непримиримостью идеологий — коммунистической и капиталистической) и при этом ставилась задача ослабить врага, но не подвергать опасности население, то с 1990-х годов природа войн изменилась. Нынешние военные конфликты могут вестись не государствами, а группами заинтересованных лиц, преследующими религиозные или иные цели, необязательно идеологические, а мирное население считается теперь вполне допустимой целью.

Подобные конфликты с большей вероятностью начинаются внутри страны, чем между государствами. Вспомним о межэтническом конфликте на территории бывшей Югославии в 1990-х годах или о подъеме исламистских фундаменталистов, таких как ИГИЛ[377],[378]. По мере наступления экспоненциальной эпохи новые войны будут случаться все чаще. В 2018 году число негосударственных конфликтов, зарегистрированных в рамках Уппсальской программы данных о конфликтах, превысило семьдесят. Это вдвое больше, чем всего за десять лет до этого[379]. Будет неверно утверждать, что эта тенденция возникла из-за экспоненциальных технологий, однако новый мировой порядок определенно способствует открытой вражде. Увеличение разрыва между городскими и сельскими районами, слабость межгосударственных институтов, удешевление технологий и средств для проведения военных операций — все это упрощает создание новых негосударственных организаций, готовых вступить в вооруженные конфликты.

Вследствие этих тенденций следующие несколько десятилетий могут стать эпохой непрекращающихся конфликтов. Государства будут все в меньшей степени способны себя защитить, а экономический и политический уклады станут все менее устойчивыми. Сэр Ричард Бэрронс, бывший глава Командования объединенных сил Великобритании, служивший в Северной Ирландии, Косово, Ираке и Афганистане, однажды так описал мне масштаб проблемы: «Многое из того, чем мы так дорожим, особенно в зонах конфликтов, просто стирается с лица земли из-за появления новых технологий ведения войны»[380].

В 1981 году полковник израильских ВВС Зеев Раз вел отряд из восьми истребителей F-16 на секретную миссию в Ирак. Эскадрилья небольших маневренных самолетов, созданных для ближнего боя, но на этот раз нагруженных авиабомбами времен вьетнамской