Почему Роберт не смог отнестись ко всему чуть проще и продолжать радоваться жизни? Он обнаружил, что его парадигма – постоянных побед и успехов – оказалась невыполнимой.

Дело в том, что современная жизнь в основном нам не подходит, но мы до такой степени загипнотизированы рекламой, приобретательством и массовой информацией, что перестаем видеть этот важнейший факт. Теперь, когда мы столкнулись с угрозой реального экономического коллапса и увидели, каким беспощадным и неукротимым может быть капитализм, многим пришлось расстаться со своими иллюзиями.

Американцы беднеют, гораздо больше семей довольствуются работой с хотя бы неполной занятостью, а большинство имеют долги. Тем временем мы читаем о том, что благосостояние выросло на 1 %. Теперь люди все меньше доверяют соседям, правительству, врачам, больницам, школам и церкви, чем когда бы то ни было{158}. В течение последних 15 лет ученые задают американцам все тот же вопрос о степени личного счастья, и каждый следующий год процент тех, кто говорит, что счастлив, неуклонно падает. Очень трудно отрицать, что причиной тому оказались социальные изменения{159}.

Такие «непризнанные несчастья», по моему профессиональному опыту, становятся причиной скрытых саморазрушающих поступков: зависимости от порнографии, азартных игр, беспорядочных половых связей, неумеренных расходов, переедания, тайного пьянства. За всем этим скрываются эмоциональный голод, желание встряхнуться, потребность заполнить пустоту – и все это не осознается до конца. Конечно же, накладывается и социальное давление, необходимость улыбаться сквозь слезы, терпеть всякие гадости от других – чтобы поддерживать иллюзию «благости», когда внутри все кипит.

Давление своей среды, желание ей соответствовать, жить по определенным стандартам также приводит нас к чувству стыда и вины, когда мы понимаем, что не отвечаем требованиям. Я уверен, что многие помнят эти переживания в подростковом возрасте и юности. А эти стандарты не всегда реалистичны, так как, несмотря на скверную экономику и потребность в дешевой рабочей силе, безработные стыдятся своего положения. Нам приходится проявлять конформизм и идти против своих фундаментальных ценностей и насущных интересов в угоду групповому мышлению. Мы также клеймим себя из-за того, что не вписываемся в картинку чудесного счастливого общества, как ругали себя в юности, чувствуя свою отверженность. По существу, в современной культуре происходит довольно много всякого вздора, который и правда напоминает отношения в подростковых стратах с их пустяшными принципами, при этом все закрывают глаза на тот факт, что социальные условия в различных сферах жизни становятся все хуже и хуже. И чтобы как-то контролировать процесс, мы должны хорошо осознавать все эти методы манипуляции, какими бы малозаметными или, наоборот, грубыми они ни были. Мы также должны осознавать, как часто идем по линии наименьшего сопротивления, выбирая легкие пути, вместо того чтобы бороться за собственные убеждения.

Есть еще одна неприятная правда: генетически мы не запрограммированы на счастье. Эволюции нет дела до нашего счастья, пока мы способны производить себе подобных. В этом, по моему мнению, и состоит наша генетическая программа: хотеть того, что связано с эволюционным успехом, то есть иметь много детей и большую семью. В традиционном обществе женщины считались привлекательными для мужчин, если они были молоды и сексуальны. Женщины предпочитали выбирать мужчин, имеющих власть и положение или хотя бы перспективу на что-то из этого. Соответственно, в мужчинах заложена потребность добиваться власти и статуса, а в женщинах – стремление выглядеть сексуально и молодо. И мозг втягивает нас в тяжелую работу, заставляя думать, что именно эти вещи сделают нас счастливыми. Однако это не так. Эти принципы существования способны повысить вероятность перехода наших генов к следующему поколению, но они же превращают нас в вечно соперничающих, алчных, неуверенных и завистливых людей.

Реклама использует эти свойства, извлекая из них максимальную выгоду. Каким бы ни был продукт, реклама сообщает, что он прибавит нам восхищения, сексуальности, власти и здоровья, а без него мы потеряем часть своей полноценности. Главная задача рекламы – заставить нас купить то, в чем мы не нуждаемся, или приобрести более дорогой вариант нужного нам товара. И самый лучший способ это сделать – связать пропагандируемый продукт с тем, на что мы запрограммированы: с силой, положением или красотой. По своей истинной природе это низкопробные и ничтожные ценности. Ни один товар не будет продан, если реклама будет опираться на подлинные ценности, например мудрость, смелость или доброту. Поэтому маркетологи ориентируется на наши слабости и неуверенность в себе. Постоянно подвергаясь воздействию рекламы, мы тем самым ежеминутно соприкасаемся со своей нерешительностью и мелочностью. Кроме того, испытываем искушение потратить больше, чем имеем, чтобы выглядеть в лучшем свете. Отсюда вывод: если мы покупаем правильные вещи, но продолжаем чувствовать себя несчастными, значит, с нами что-то не так.

Таков принцип рекламы: вы можете купить счастье. Написав об этом целую книгу, я думаю, что могу авторитетно утверждать: это невозможно{160}. Меркантильность приводит к разнообразным видам несчастий, которые следовало бы сократить. Настоящее счастье – это процесс, способ существования, который состоит из следующих четырех качеств:

• способность радоваться всему хорошему;

• способность испытывать удовлетворение, когда мы чего-то добились;

• почти полное отсутствие страданий;

• осмысленность и целеполагание.

Мои дедушки и бабушки, а возможно, и ваши, воспринимали жизнь совсем иначе, чем мы сегодня. Родившись в начале прошлого века, они никогда и не думали, что их жизнь будет легкой. Они знали, что счастье – это скорее вопрос собственного отношения. Мои деды трудились на заводах, имея среднюю квалификацию, и считали большой удачей иметь постоянную работу, которая помогала их семьям пережить Великую депрессию. Мои бабушки были домохозяйками, постоянно занятыми делом: они готовили, делали запасы, консервировали, убирали дом, и это занимало все их время. Никто не был доволен своей работой. При этом мои дедушки, бабушки и их поколение умели радоваться жизни, хотя они понимали, что все время радоваться невозможно. Так или иначе, многие из нас принадлежат к послевоенному поколению (после Второй мировой войны), а те, кто следуют за нами, считают, что счастье – это то, что мы получаем по праву рождения. Поэтому сейчас, если мы не можем быть счастливыми постоянно, мы начинаем считать себя неполноценными.

Экономисты-бихевиористы, получившие Нобелевскую премию за свою работу, открыли «беговую дорожку счастья»{161}, которую мы обсуждали в главе 2. Это плачевное следствие человеческой приспособляемости. В целом приспособляемость – хорошее качество, оно позволяет двигаться в потоке. Когда обстоятельства вокруг нас меняются, мы способны быстро адаптироваться к изменениям и возвращаться к своему обычному состоянию и взгляду на жизнь. Это также полезное свойство в неблагоприятных обстоятельствах. Но оно работает против нас, когда речь заходит о материальных благах: что бы мы ни делали – купили новую машину или поехали в отпуск, – мы способны радоваться этому лишь короткое время, а затем ощущение счастья быстро проходит, и мы возвращаемся туда, откуда начали. Это также касается и увлечений: новый сексуальный партнер, новые наркотики, дорогие кушанья. Мы все время возвращаемся. Из этого опыта трудно извлечь урок, потому что таков механизм, встроенный в наш мозг: он заставляет нас «хотеть» – и чем больше мы получаем, тем больше жаждем. Мозг поддерживает нашу убежденность в том, что «золотое кольцо счастья» – достижимая цель и, возможно, мы получим его, когда колесо фортуны сделает следующий круг. Культура потребления дает свободу выбора из 72 сортов йогурта и паршивое медицинское обслуживание. За последние 30 лет три сорта сладкого пирожка «Поп-тарт» размножились до 29, а число видов кроссовок от скромных пяти увеличилось до 285! 900 каналов телевидения – а смотреть нечего. Это поистине поразительный масштаб свободы выбора, который отвлекает нас от осознания простого факта: сам по себе выбор чаще всего лишен смысла.