С нашим появлением континенты быстро дряхлеют.Местный народ живет в ладу с ними. А чужеземцы разрушают все вокруг, рубятдеревья, истощают водные источники, так что уменьшается приток воды, и в скоромвремени почва – поскольку травяной покров запахивают – начинает сохнуть, потомвыветривается, как это произошло во всех странах и как начала она выветриватьсяв Канаде у меня на глазах. Земля устает от культивации. Страна быстроизнашивается, если человек вместе со всей его живностью не отдает ей своиэкскременты. Стоит только человеку заменить животное машиной – и земля быстропобеждает его. Машина не в состоянии ни воспроизводить себе подобных, ни удобрятьземлю, а на корм ей идет то, что человек не может выращивать. Стране надлежитоставаться такой, какой она впервые предстает перед нами. Мы – чужие, и посленашей смерти страна, может быть, останется загубленной, но все же останется, иникто из нас не знает, какие перемены ее ждут. Не кончают ли все они так, какобласть Гоби в Монголии, превратившаяся в пустыню.

Я еще приеду в Африку, но не для заработка.Для того чтобы заработать себе на жизнь, мне нужны два карандаша и стопка самойдешевой бумаги. Я вернусь сюда потому, что мне нравится жить здесь – житьпо-настоящему, а не влачить существование. Наши предки уезжали в Америку, таккак в те времена именно туда и следовало стремиться. Америка была хорошаястрана, а мы превратили ее черт знает во что, и я-то уж поеду в другое место,потому что мы всегда имели право уезжать туда, куда нам хотелось, и всегда такделали. А вернуться назад никогда не поздно. Пусть в Америку переезжают те,кому неведомо, что они задержались с переездом. Наши предки увидели эту странув лучшую ее пору, и они сражались за нее, когда она стоила того, чтобы за неесражаться. А я поеду теперь в другое место. Так мы делали в прежние времена, ахорошие места и сейчас еще есть.

Я умею отличить хорошую страну от плохой. ВАфрике много всякого зверья, много птиц, и мне нравится здешний народ. В Африкехорошая охота и рыбная ловля. Охотиться, удить рыбу, писать, читать книги ивидеть окружающее – вот что мне хотелось. И увиденное запоминать. Все это ялюблю делать сам, хотя мне интересно наблюдать со стороны и многое другое. Иеще я люблю лыжи. Но теперь ноги у меня уже не те, да и убивать время на поискихорошего снега, пожалуй, не стоит. Теперь повсюду слишком много лыжников.

Машина обогнула излучину реки, пересеклазеленый луг, и впереди показалась масайская деревня.

Масаи, едва завидев нас, высыпали за изгородьи окружили машину. Были здесь молодые воины, которые недавно соревновались вскорости с нашим автомобилем, были и женщины с детьми – все вышли поглядеть нанас. Ребятишки были все маленькие, а мужчины и женщины – как будто ровесники. Ини одного старика!

Масаи встретили нас, как старых друзей, и мыустроили целый пир, угостив их хлебом, который сначала мужчины, а потом ужеженщины ели с веселым смехом. Я велел М`Кола открыть две банки с фаршем и однус пудингом, разделил все это на порции и роздал масаям. Я слышал и читал, будтоони питаются только кровью скота, смешанной с молоком, а кровь эту берут изшейной вены, которую вскрывают выстрелом из лука почти в упор. Однако нашидрузья масаи охотно ели хлеб, консервированное мясо и пудинг. Один из них,рослый и красивый, все просил чего-то на непонятном мне языке, потом его словаподхватили еще пять или шесть голосов. Видимо, они чего-то страстно желали.Наконец рослый масай сделал странную гримасу и издал звук, похожий на визгнедорезанного поросенка. Тут только я сообразил в чем дело и нажал кнопкуклаксона. Ребятишки с криком разбежались, воины смеялись до упаду, а когдаКамау, уступая общей просьбе, еще и еще раз нажал клаксон, я увидел на лицахженщин выражение полнейшего восторга, настоящего экстаза и подумал, что,плененная клаксоном, ни одна из них не устояла бы перед Камау, стоило емутолько пожелать этого.

Пора было ехать и, раздав пустые пивныебутылки, этикетки, и, наконец, жестяные колпачки от бутылок, которые М`Колаподбирал в машине, мы тронулись в путь, опять вызвав ревом клаксона восторгженщин, испуг ребятишек и бурное веселье мужчин. Воины довольно долгосопровождали машину, но нам надо было спешить, а дорога через «олений заповедник»была хорошая, и вскоре мы послали прощальный привет последним масаям, которыестояли, опершись на копья, статные, высокие, в коричневых шкурах, с прямымикосами, и глядели нам вслед с улыбками на раскрашенных красновато-коричневойкраской лицах.

Солнце уже почти скрылось, и я, не знаядороги, уступил переднее место гонцу, а сам пересел к М`Кола и Гаррику.

Еще засветло мы проехали «олений парк» иочутились на сухой, поросшей редким кустарником равнине; я достал еще бутылкунемецкого пива и, глядя по сторонам, заметил вдруг, что все деревья буквальноусеяны белыми аистами. Сели они отдохнуть во время перелета или охотились засаранчой – как бы то ни было, в сумерках они представляли красивое зрелище;очарованный им, я расчувствовался и отдал Деду бутылку, в которой оставалосьпива на добрых два пальца от донышка.

Следующую бутылку я, забыв про Деда, выпилодин. Аисты все еще сидели на деревьях, а справа от машины пасся табунокгазелей. Шакал, похожий на серую лисицу, рысцой перебежал дорогу. Я велелМ`Кола откупорить еще бутылку, а тем временем равнина осталась позади, мыподнимались теперь к деревне по отлогому склону, откуда видны были две высокиегоры; уже смеркалось, и стало прохладно. Я протянул бутылку Деду, а он поднялее наверх, под крышу, и нежно прижал к груди.

Уже в темноте мы остановились на дороге возледеревни, и я уплатил гонцу, сколько было сказано в записке. Деду я тоже далстолько, сколько наказал Старик, с небольшой надбавкой. Потом между африканцамиразгорелся спор. Гаррик должен был поехать с нами в главный лагерь и тамполучить деньги. Абдулла тоже непременно хотел ехать с нами: он не доверялГаррику. Вандеробо-масай жалобно просил взять и его. Он боялся, что они оба егонадуют и не отдадут его доли, и я был уверен, что с них это станется. А тут ещебензин, который нам оставили для того, чтобы мы воспользовались им в случаенеобходимости или привезли с собой. Словом, машина была перегружена, а я к томуже не знал, какая впереди дорога. Однако я решил, что можно взять Абдуллу и Гаррикаи втиснуть как-нибудь вандеробо. Но о том, чтобы взять Деда, не могло быть иречи. Он получил деньги, остался доволен, но не желал выходить из машины. Онзалез под крышу и ухватился за веревки, твердя: «Я поеду с бваной».

М`Кола и Камау вынуждены были силой стащитьего, чтобы переложить груз, а он все кричал: «Хочу ехать с бваной!»

Пока они возились в темноте, он взял меня заруку и стал тихо говорить что-то.

– Ты получил свои шиллинги, – сказаля.

– Да, бвана, – ответил он. Но совсемне в деньгах было дело. Платой он был доволен.

Когда мы садились в машину, он снова сталкарабкаться наверх. Гаррик и Абдулла стащили его.