Я позвонил Саре. Если она в Австралии, там сейчас белый день. Но я попал на тот же автоответчик.

Я оставил ей новое сообщение. У меня не хватило духу сказать прямо: «Я злоупотребил своим положением в ЗРИнет, украл у вас проект, которого не заслуживаю. Простите». Вместо этого я предложил ей участие в «Вайолет Мосале» в любом качестве, в каком она пожелает, и на любых условиях, которые нас обоих устроят.

Я подписался, ожидая почувствовать хоть слабое облегчение от запоздалой попытки загладить дурной поступок. Вместо этого на меня накатило странное беспокойство. Я оглядел ярко освещенный холл. На узорном бело-золотом полу, спартанском, как все в Безгосударстве, лежали ослепительные прямоугольники света. Я уставился на один, словно надеясь, что солнце, пройдя сквозь глаз, растопит туман испуга в моем мозгу.

Не растопило.

Я обхватил голову руками, не понимая, отчего мне так страшно. Дела не настолько плохи. Я по-прежнему не знаю многого – но за четыре дня заметно продвинулся.

Продвинулся?

Держусь на плаву.

Еле-еле.

Пространство вокруг начало расползаться. Коридор, освещенный пол сместились на бесконечно малое расстояние, которым, однако, нельзя было пренебречь. Я в ужасе глянул на часы в ноутпаде: лекция закончится через три минуты, но я их не переживу. Надо немедленно поговорить с кем-то или с чем-то.

Скорее, пока не передумал, я велел Гермесу вызвать Калибана, внешний интерфейс хакерского консорциума. На экране возникло ухмыляющееся андрогинное лицо: черты его ежесекундно менялись, только белки глаз оставались на месте, словно проглядывая через бесконечно подвижную маску.

– Надвигается непогода, проситель. Сигнальные провода обледенели, – (Вокруг лица посыпал снег, кожа приобрела голубовато-серый оттенок.) – Все скрыто мглой.

– Не надо метафор, – Я назвал коммуникационный номер Сары Найт.

– Что ты можешь рассказать мне о нем за сто долларов?

Калибан осклабился.

– Стикс сковало льдом.

Его губы и ресницы покрылись изморозью.

– Сто пятьдесят.

Калибан продолжал скалиться, но Гермес открыл окошко для расчетов; я неохотно нажал подтверждение.

Сквозь меняющееся компьютерное лицо проступил зеленый текст, нечеткий, словно в насмешку. «Номер принадлежит Саре Элисон Найт, австралийской гражданке, проживающей по адресу 17Е, Парад-авеню. Линдфилд, Сидней. Эн-женщина, дата рождения 4 апреля 2028».

– Знаю, бездельник. Где она сейчас? И когда она последний раз лично принимала звонок?

Зеленый текст поблек, Калибан поежился.

– Волки воют в степях. Подземные реки обратились в ледники.

Я сдержался, чтобы не выругаться.

– Пятьдесят.

– Жилы льда под камнем. Ничто не движется, ничто не меняется.

Я стиснул зубы.

– Сто. (Исследовательский бюджет быстро тает – и вне всякой связи с «Вайолет Мосалой». Однако я должен знать.)

На сером лице заплясали оранжевые символы. Калибан объявил:

– Наша Сара последний раз принимала звонок – лично, по этому номеру – в центральном аэропорту Киото, в 10:23:14 по Гринвичу, 26 марта 2055 года.

– А где она теперь?

– Со времени названного звонка ни одно устройство не подключалось к сети под таким номером.

Это значит: она не пользовалась ноугпадом для переговоров или услуг. Не просмотрела последних новостей, не прослушала трехминутного музыкального клипа. Если только…

– Пятьдесят зеленых – и ни центом больше – за ее новый коммуникационный номер.

Калибан принял деньги и улыбнулся.

– Мимо. У нее нет нового номера, нового счета.

Я сказал тупо:

– Тогда все. Спасибо.

Калибан притворился, что изумлен незаслуженной благодарностью, и послал мне воздушный поцелуй.

– Звони еще. И помни, проситель: информация хочет быть свободной!

Почему Киото? Единственное, что пришло мне в голову: там живет Ясуко Нисиде. И что? Сара по-прежнему хочет освещать эйнштейновскую конференцию? Снимать другой фильм, о другом ученом? А в Безгосударство не прилетела, потому что Нисиде болен?

Почему же она отрубила связь? Невысказанные подозрения Кувале слишком шатки. Зачем биотехнологическим гигантам убивать Сару Найт, которая явно променяла Вайолет Мосалу на другого – неполитизированного – физика?

Холл наполнили возбужденно переговаривающиеся люди. Я поднял глаза. Аудитория в конце коридора пустела. Мосала и Элен У вышли вместе; я поднялся им навстречу.

Мосала сияла радостью.

– Эндрю! Вы пропустили самое интересное! Серж Бишофф только что обнародовал новый алгоритм, который сбережет мне дни компьютерного времени!

У нахмурилась и поправила сухо:

– Сбережет нам!

– Конечно, – Мосала театрально зашептала: – Элен еще не поняла, что она на моей стороне, хочет того или нет, – Потом добавила: – У меня есть конспект лекции, хотите посмотреть?

Я сказал без всякого выражения: «Нет», – и только в следующую секунду понял, как грубо это прозвучало.

Впрочем, мне было все равно: я чувствовал себя в пустоте, в полном отрыве от мира. Мосала взглянула удивленно, в глазах ее было больше тревоги, чем обиды.

У пошла прочь. Я спросил Мосалу:

– Что-нибудь слышали о Нисиде?

– А, – Она сразу посерьезнела, – Похоже, он все-таки не прилетит на конференцию. Его секретарь связался с организаторами и сообщил, что Нисиде в больнице. Снова пневмония, – Она добавила грустно: – Если это будет продолжаться… Не знаю. Он может совсем уйти на пенсию.

Я закрыл глаза. Пол под ногами качался. Далекий голос спросил:

– Что с вами, Эндрю?

Я представил свое раскаленное добела лицо.

Открыл глаза. И вдруг понял, что происходит.

– Можно с вами поговорить?

– Конечно.

По щекам у меня бежал пот.

– Пожалуйста, не выходите из себя. Сперва выслушайте.

Мосала нахмурилась, подалась вперед. Она колебалась, потом потрогала мне лоб.

– Вы горите. Вам немедленно надо к доктору.

Я заорал хрипло:

– Выслушайте сперва! Выслушайте же!

На нас уже смотрели. Мосала открыла было рот, чтобы меня одернуть, потом передумала.

– Ладно. Слушаю.

– Немедленно сдайте кровь на полный микропатологический анализ. У вас еще нет симптомов, но… как бы вы себя ни чувствовали… сделайте это… никто не знает, каков инкубационный период, – Я обливался потом, меня шатало, дыхание обжигало горло, – Как, вы думали, они поступят? Пришлют взвод автоматчиков? Вряд ли… я сам не должен был заболеть… но оно… мутировало по дороге. Настроенное на ваш геном… только предохранитель сорвался… от тряски, – Я рассмеялся, – В моей крови. В моем мозгу.