– Разве только сверхъестественные существа заслуживают заботы? Разве мне обязательно встать перед ней на колени и поклоняться, как Матери-богине, чтобы меня тревожило, будет ли она жить?

– Назовите ее Матерью-богиней Вселенной в лицо, и вы пожалеете, что родились на свет.

– И правильно, – с улыбкой проговорил(а) Кувале, потом добавил(а) стоически: – Знаю, она ставит АК ниже Культов невежества; в ее глазах мы еще гаже именно потому, что не изображаем жрецов. Она считает нас паразитами, присосавшимися к науке: мы якобы крадем и опошляем то, что делают специалисты по ТВ, не имея даже честности говорить на языке антирационалистов. – Он(а) пожал(а) плечами, – Мосала нас презирает. И все равно я ее уважаю. Независимо от того, станет ли она Ключевой Фигурой. Она – величайший физик своего поколения и мощное орудие технолиберации. Естественно, я ценю ее жизнь, хоть и не считаю ее богиней.

– Ладно, – Все это больше походило на попытки меня успокоить, чем на правду; впрочем, Конрой произносила очень сходные слова, – Это – ортодоксальная АК. Теперь расскажите про еретиков.

Кувале застонал(а).

– Модификации бесконечны. Вообразите любую, и найдете кого-нибудь, кто считает ее окончательной истиной. У нас нет патента на антропокосмологию. Людей на планете десять миллиардов, каждый волен верить во что горазд, как угодно близко к нам метафизически, как угодно далеко по духу.

Это был явный уход от ответа, но я не успел настоять. Кувале увидел(а) тронувшийся с остановки трамвай и припустил(а) следом. Я рванул вдогонку; мы оба успели заскочить на ходу, но мне не сразу удалось отдышаться. Трамвай ехал на запад, к побережью.

Половина мест была свободна, но Кувале по-прежнему стоял(а) в дверях, держась за поручень и подставив лицо ветру. Он(а) сказал(а):

– Если я покажу вам людей, которых надо узнать, вы сообщите, если их увидите? Я оставлю контактный телефон и шифровочный алгоритм, вам надо будет лишь…

Я прервал:

– Помедленнее. Кто эти люди?

– Угроза для Вайолет Мосалы.

– То есть вы хотите сказать, вы это подозреваете.

– Я это знаю.

– Ладно. Кто они?

– Что толку называть имена? Они вам ничего не прояснят.

– Я не прошу имен. Скажите, на кого они работают? На какое правительство, на какую биотехнологическую компанию?

Лицо Кувале застыло.

– Сара Найт вытянула из меня слишком много. С вами я этой ошибки не повторю.

– Слишком много? Она вас заложила? Кому? ЗРИнет?

Судя по тому, как скривилось лицо Кувале, я говорил совсем не о том.

– Сара объяснила, что произошло в ЗРИнет. Вы потянули за ниточки, и вся ее работа пошла прахом. Она разозлилась, но не удивилась. Говорит, все сети такие. И она не держит на вас зла; она обещала передать вам весь материал, если вы согласитесь компенсировать ей затраты и не болтать лишнего.

– О чем вы?

– Она получила мое добро пересказать вам все, что знает про АК. Иначе зачем бы мне валять дурака в аэропорту? Знай я, что вы по-прежнему в неведении, с какой стати мне было вас встречать?

– Да, наверное, – Наконец-то все прояснилось, – Но почему она пообещала вам ввести меня в курс, а потом передумала? Она мне слова не сказала. И не отвечает на мои звонки.

Глаза Кувале – печальные, пристыженные, но наконец-то мучительно честные – смотрели на меня в упор.

– И на мои тоже.

Мы сошли с трамвая на окраине промышленного комплекса и двинулись на юго-восток. Если б за нами велась профессиональная слежка, эти суетливые перемещения нас не спасли бы, но если Кувале так спокойнее, то пусть себе потешится.

Я и на мгновение не поверил, что с Сарой стряслась беда. У нее есть достаточно веские причины послать нас обоих к черту, а сделать это проще простого, довольно сказать несколько слов коммуникационной программе. Она могла в порыве великодушия решить, что передаст мне материал, несмотря на мою подлость, из одной журналистской солидарности – мы должны помогать друг другу ради того, чтобы рассказать зрителям правду о Мосале, фа-фа, ля-ля, – потом проснуться утром не в духе и все переиграть.

Мало того, я начал сомневаться, грозит ли что-нибудь самой Мосале.

Я повернулся к Кувале:

– Если бы биотехнологи убили Мосалу, она бы мгновенно стала мученицей технолиберации. Ее труп отлично сгодится на роль символа и станет для Южной Африки точно таким же предлогом поднять в ООН мятеж против бойкота.

– Возможно. Если журналисты расскажут правду.

– Как можно замолчать такую историю? Сторонники Мосалы неизбежно поднимут крик.

Брови Кувале иронически пошли вверх.

– Вы знаете, кому принадлежат средства массовой информации?

– Знаю, так что не надо вкручивать мне мозги. Сотне различных групп, тысяче разных людей…

– Сотне различных групп, из которых большая часть – крупные биотехнологические концерны. Тысяче разных людей, из которых большая часть входит в правление хотя бы одного международного гиганта – от «Агрогенезиса» до «Вивотеха».

– Верно, но есть и другие интересы, другие цели. Все не так просто, как получается у вас.

Мы были одни на широкой площадке ровного немощеного рифового известняка, расчищенного, но еще не застроенного; неподалеку виднелись миниатюрные бульдозеры и экскаваторы, хотя все они явно стояли без дела. Манро сказал, что в Безгосударстве нельзя владеть землей – как и воздухом, – однако ничто не мешает людям поставить заборы и завладеть большими пространствами. Добровольность выбора смущала меня ужасно; какое-то противоестественное испытание на выдержку, хрупкое равновесие, способное в любую минуту рухнуть, и тогда покатится: одни захватят земли и присвоят самозваные титулы, другие, опоздавшие, возмутятся и, возможно, поднимутся с оружием в руках.

И все же… Потащились бы мы сюда, чтобы играть в «Повелителя мух»? Ни одно общество не хочет собственной гибели. Если сторонний турист способен вообразить, во что выльется земельная лихорадка, наверное, это представляют и жители Безгосударства, причем в тысячу раз подробнее.

Я раскинул руки, указывая на весь пиратский остров.

– Если вы считаете, что биотехнологические компании не остановятся перед убийством, объясните, почему они не превратили Безгосударство в огненный шар?

– После бомбардировки Эль-Нидо такое невозможно. Это должно сделать правительство, а ни одно правительство не пожелает уронить себя в общественном мнении.

– Ну а саботаж? Если «Ин-Ген-Юити» не способно растворить в море собственное творение, значит, «Бич Бойз» лгали.

– «Бич Бойз?»

– «Калифорнийские трам-там-там лучшие в мире». Это ведь их песня?

Кувале сказал(а):