— Посмотрим — увидим!..

— А ну тебя, поповна!.. Будто я не понимаю, что ты только передо мной храбришься, а у самой на сердце кошки скребут…

* * *

Венецкий шел по заснеженным улицам, которые в этот день были особенно пусты, хотя метель стихла. Беспокойство носилось в воздухе. Несколько раз ему навстречу из дверей и калиток выглядывали настороженные, встревоженные лица, и опять пряталаись за дверями и калитками.

Около второго угла его нагнал Володя Белкин.

— Сергеич! Что же теперь делать будем?… Коменданты-то наши уехали…

Венецкий остановился и сурово сказал:

— Коменданты уехали, так и вы все за ними врассыпную? Прежде всего нужно порядок сохранить, независимо от того, здесь коменданты или нет… Идем со мной…

— Куда?

— Пойдем на мельницу, на пекарню… Всюду пойдем, куда надо будет… А то, из-за того, что трем немцам вздумалось уехать из Липни, решили, что весь свет перевернулся…

Володя недоверчиво поглядывал на бургомистра, внимательно прислушивался к его голосу и никак не мого понять, на самом деле тот совершенно спокоен или притворяется?… — Венецкий улыбался, лицо его было непроницаемо, голос ровен и звучен, как всегда, даже, пожалуй, чуть звучнее обычного…

И Володя, который не видел, как всего полчаса тому назад этот самый бургомистр, Николай Сергеевич Венецкий, не смог, да и не пробовал удержать на месте разбегавшихся по домам служащих комендатуры, вздохнул с облегчением:

— Значит, все это выдумки, Сергеич! — сказал он. — А к нам сегодня ни свет ни заря соседка прибежала и говорит: красные пришли!..

— Красные пришли? А ты географию учил когда-нибудь? Вчера красные были около Москвы, а сегодня оказались в Липне? Сразу, без боев, без бомбежек, без единого выстрела — взяли и пришли?… Разве так бывает?

Володя смутился.

— Да нет, конечно, это просто так, врут люди… А моя мать в меня вцепилась: не пущу, говорит, в комендатуру!.. Вас все ругала, что вы меня уговорили пойти в полицаи… Говорит: теперь тебя красные расстреляют!.. Зачем лез в полицаи?…

Разговаривая, они подошли в мельнице.

Обычной очереди из возов помольщиков сегодня здесь не было. Только у входа толпились человек двенадцать каких-то баб и о чем-то шумно спорили с мельником.

Увидев бургомистра, женщины кинулись уходить, а мельник пошел к нему навстречу.

— Сергеич!.. Что делать? От баб отбою нет: муку требуют…

— Какую муку?

— Да обыкновенную… Гарнцевый сбор, значит… Они говорят: красные подходят, так чтоб я муку людям раздал, а то все равно пропадет… Чуть меня не поколотили… Одна кричит: ты красным хлеб берегешь!.. Другая: немцам берегешь!.. Никакой управы на них нет…

— Никому хлеба не давать! — резко сказал бургомистр. — Для них же хлеб бережем, а не для немцев и не для красных!..

Подошел Федор Егоренков, чайная которого сегодня почти рустовала.

— Здравствуйте, Сергеич! Ну, и приготовили нам партизаны подарочек на Новый-то год!..

Венецкий быстро обернулся.

— Партизаны?

Это слово, от которого повеяло наполеоновской кампанией и гражданской войной, объяснило многое.

— Кто вам рассказал про партизан?

— А помольщики, — ответил Егоренков. — Они у меня в чайной сидят; их партизаны по дороге остановили, хлеб отобрали, и лошадей с санями, а самих пустили… Ну, кто по домам пешком пошел, а эти двое дальние, так они в Липню вернулись… Сидят теперь, попутчиков дожидаются, только вряд ли дождутся: кто теперь поедет в такое-то время?

Николай Сергеевич быстрыми шагами пошел в чайную.

Там два мужика в лаптях и армяках, один — лет сорока, высокий, рыжеватый, другой — маленький, сухой старичок, пили горячий чай.

Они подтвердили слова Егоренкова и охотно рассказали все подробности.

— Выехали мы, значит, еще затемно, — говорил рыжебородый. — Смололи-то мы еще вчера, да припозднились малость, тутотка, значит, в городе заночевали, а утречком — в дорожку… Ну и едем себе возов с десяток…

— По какой дороге? — перебил Венецкий.

— А по Родославскому большаку. Как в Сучковский лесок заехали — с обеих сторон на нас, значит, выскакивают: «руки вверх!»… и коней под уздцы!.. Ну, мы руки, значит, подняли и спрашиваем: кто, мол, такие?… А мы, гворят, красные партизаны!.. И сами на нас тоже: кто такие, откудова едете, что везете?… Ну, мы им, так и так, говорим: с мельницы едем, с Липни, до дому… А у вас, говорят, в Липне немцы есть?… Говорим: есть!.. Так, говорят, завтра не будет!..

Тут в разговор вмешался маленький старик.

— А на нас говорят: теперича слазивайте!.. Коней наших позавернули, сели и поехали… И хлебушко забрали, и коней, и сани… Кобылку мою жальчей всего!.. Добрая была кобылка, рыженькая, молодая… Мы им, значит, толкуем: у нас дети малые, хлебушка нет, конь на десять дворов один… А они мне: ты, папаша, говорят, помолчи, да спасибо скажи, что мы тебя самого добром пустили, а про хлеб да про кобылу и не поминай!.. Вот так! То раньше все немцев боялись, все доброе ховали, как бы немцы не забрали… А нынче с немцами трошки поспокойнело, так партизанты… И откуль они только взялись, эти партизанты?…

— А люди говорят, что они из тех пленных, что посбежали, — заговорил рыжебородый. — У нас в деревне пленники эти в зятьи, значит, попристали к нашим, к бабам… Так к ним ночью пришли, наган показывают: ты, спрашивают, солдат? — Ну, солдат. — А коли солдат, мобилизуем тебя в партизанты!..

— И те пошли с ними? — спросил Егоренков.

— А куды ж ты денешься, коли наган?… Пошли!.. Они всех пленников собирают, кто где пристал, — продолжал рыжебородый, прихлебывая чай. — Они говорят: возьмем вашу Липню! Там немцев мало, а пленников много — полная больница…

— Больница?

Венецкий быстро пошел к двери и столкнулся с Володей.

— Сергеич! Немцы какие-то проехали!..

— Куда?

— Да к нашей комендатуре! На санях, полный обоз с автоматами…

— Володя, голубчик! — Венецкий положил руку на плечо своего верного помощника. — Беги скорее в комендатуру: там Михайловна моя одна сидит… Помоги ей, если что-нибудь понадобится!..

— А вы?

— Я в больницу!.. Эти немцы, может быть, просто мимо проедут, а в больницу мне необходимо: надо выяснить, там ли наши пленные?…

Венецкий почти бежал; короткие липнинские улицы казались ему бесконечными…

… «В Липне немцев мало, а пленников много — полная больница»… — звучали в его ушах случайные слова незнакомого человека…

Вот и больница!

Двери обоих корпусов распахнуты настежь, на полу валяются скомканные клочья льна, печки холодные…