ближе к мистеру Феджину, застывшему, как сломанная кукла, у стены. Он упал, ударившись о деревянную панель, и оставил на ней вмятину. Взгляд, испуганный, но осмысленный, остановился на Флоренс, губы дернулись, но вместо слов раздалось сдавленное бульканье.

Под туфелькой Флоренс хрустнул осколок стекла – разбитый бокал лежал в луже воды. Нужно было найти пилюли, но мистер Феджин, конечно, разжал ладонь, и баночка куда-то закатилась.

«Жив ли он?» – спросила себя Флоренс. Она все еще словно бы оставалась в стороне – тонула в темном водовороте, опускалась все ниже и ниже, растворялась в пугающей ярости.

Мир обрел странную четкость: сумрак наполнился оттенками, воздух – запахами, а звуки доносились отовсюду. Вой ветра, скрип ступеней, шаги в коридорах, разговоры слуг, торопливые и тревожные приказы Уилсона.

И стук сердца мистера Феджина. И его затухающее дыхание тоже.

Флоренс было жаль его, хотелось помочь, но она не знала как. Не потому, что не умела останавливать кровь или сращивать сломанные кости, а потому, что сейчас не могла помочь даже самой себе. Она застыла, позволив миру, слишком громкому в этот момент, поглотить себя.

И когда позади снова открылась тайная дверь и раздались неловкие шаги, перемежающиеся ударами трости о деревянный пол, то, чем стала Флоренс, обернулось и ударило наотмашь.

Глава 4

Чудовищное преступление в поместье лорда Герберта Найтингейла, барона Дивейлу, потрясло всю Августу. Эта история казалась одной из тех страшных выдумок, которые печатают на дешевой бумаге по пенни за лист: кровавая месть, убийства и безумие, голодные потусторонние чудовища и призраки, прикосновение которых заставляет сердце остановиться.

Дурно написанные, эти истории были лишь сказками, но вдруг одна из них ожила. Юная леди Найтингейл, тихая, милая и бесконечно добрая, если верить леди Тулли, через неделю после свадьбы убила мужа и его верного слугу. Произошло это в день, когда разыгралась страшная осенняя буря.

– Вот ведь правда, – сказала Имоджена Милле задумчиво. – О свадьбе этой бедняжки не писали так много, как о… том, как закончилось ее замужество.

Леди Тулли, бледная и печальная, лишь покачала головой.

В начале октября совсем похолодало, и чай в доме Милле пили не на веранде, а в столовой, большие окна которой выходили в сад. Сад пламенел: солнце клонилось к закату, и весь мир заливало этим золотистым светом. Остатки пышных крон, уже пожелтевшие, казались еще ярче.

Ронан чувствовал себя неловко. Он попал на чаепитие случайно – пришел по делам к Эдварду, а того не оказалось дома. Леди Имоджена умела быть вежливой и убедительной, а еще ей, кажется, немного не хватало компании. Поэтому уже почти полчаса Ронан сидел за столом рядом с ней и леди Тулли и слушал светскую болтовню, поглядывая в окна, за которыми садовники собирали опавшие листья в большие кучи.

– Ронан, вы же помните? – Леди Тулли откашлялась, привлекая его внимание. – Та девушка на балу, которая чуть не упала в обморок. Флоренс Голдфинч.

– Так что с ней? – рассеянно переспросил Ронан.

– Убила мужа, – ответила леди Имоджена сухо. – Разве вы не слышали? Весь город только о том и говорит, что девчонка превратила своего старого мужа в кровавое пятно на стене. Это по вашей части, мистер Макаллан, – добавила она, поежившись. – Разрушительная магия. Как представлю, что она могла устроить такое здесь, на балу, дурно становится.

– Ну что вы, дорогая, – заворковала леди Тулли. – Все же хорошо.

Взгляд, который она бросила на Ронана, был грустным, как у старой собаки, провинившейся перед хозяином.

– Я был в отъезде, миледи, – сказал Ронан. – И не слышал всех новостей.

– Давайте лучше поговорим о чем-то хорошем! – Леди Тулли позвонила в колокольчик. – Вы слышали, что принцесса ждет первенца?

Конечно, об этом они слышали.

Когда Эдвард наконец вернулся, уже стемнело. Сквозь его сияющую улыбку пробивалась усталость, лицо было осунувшимся, а еще от Эдварда еле заметно пахло спиртным – виски, легко определил Ронан.

Леди Имоджена лишь поморщилась.

– Где ты был, милый? – спросила она, обнимая сына и позволяя поцеловать себя в щеку.

– Ох, матушка. – Эдвард сел за стол рядом с ней. – Важные государственные дела отнимают куда больше времени, чем хотелось бы. Я был во дворце. Спасибо, что присмотрели за мистером Макалланом, пока он ждал меня.

Эдвард неторопливо раскуривал трубку. Осенние сумерки сгустились, кабинет освещали лишь лампа на столе и огонь в камине. Обсуждение работы закончилось вместе с чаем, и сейчас беседа стала дружеской, не деловой.

– Прости, что заставил тебя ждать, – еще раз сказал Эдвард. – Есть вещи, которые невозможно предугадать.

– Важные государственные дела как-то связаны с чрезмерным употреблением виски?

Укол попал в цель. Эдвард усмехнулся и покачал головой.

– Его Высочество очень переживает из-за смены ролей. Будущее отцовство кажется ему чем-то куда более сложным, чем управление страной, а Ее Высочество, как ты можешь догадаться, пользуется своим положением и проявляет характер.

Элизабета, если хотела, могла быть совершенно невыносимой. Ронан почему-то представил, как она изводит капризами свой выводок мироверских змеек, и улыбнулся.

– А ты поощряешь пагубные привычки принца-регента и распиваешь с ним виски? – укоризненно спросил он.

– Не с ним! – Эдвард поднял палец. – А вместо него. С людьми, которые очень хотят воспользоваться мальчишеским смятением в своих интересах.

Принц Альберт, когда началось его регентство, казался потерянным щеночком, попавшим в вольер с зубастыми хищниками. Он успел вырасти и научиться скалиться, но был все еще неуклюж, длиннолап и пуглив. Ронану не хотелось думать, что могло бы произойти, не окажись при дворе его матери действительно преданных ей людей. Да и их преданность – тут Ронан иллюзий не питал – могла не пройти испытание большой властью.

– Ты же слышал про нее? – спросил вдруг Эдвард, глядя в огонь.

– Про кого?

– Про эту девушку… леди Найтингейл. – Эдвард покачал головой. – Что именно произошло?

Ронан удивился. Он ожидал подобных расспросов от леди Имоджены, но не от ее сына, который, если бы захотел, выяснил бы все, что нужно, сам.

– Я знаю не больше твоего, – ответил Ронан. – Меня не было в Августе, когда все случилось, и мои дела в Ордене сейчас далеки от… скажем так, летальных случаев.

После Глории дель Розель Ронан вернулся к тому, чем занимался прежде: к нелегальным лабораториям, запрещенным зельям, артефактам, которым не стоило попадать в руки тех, кто мог использовать их во вред обществу Логресса. Это было рутинно, но спокойно и ощущалось куда безопаснее, чем общение с ближним кругом Элизабеты Мироверской.

Ронан почти на месяц нырнул в это с головой, чувствуя себя собой на самом дне мира: в притонах, в трущобах, в заброшенных усадьбах, которые облюбовали алхимики-нелегалы, думая, что заросли ежевики и терна помешают правосудию добраться до них. Там пахло гнилью, ядом и человеческой грязью. После таких приключений хотелось с головой уйти в обжигающе горячую воду и отскрести с кожи налет копоти, но, по крайней мере, запах туберозы и пионов прекратил мерещиться Ронану в кабинете, на улицах и в собственном доме.

– А ты можешь узнать? – Вопрос Эдварда прозвучал тихо и четко.

– Могу, – ответил Ронан, все еще удивляясь. – Но зачем?

Он, конечно, помнил Флоренс Голдфинч, и помнил обстоятельства встречи, и свой совет ей тоже помнил. Он не удивился бы, узнав, что приступ паники, из которого он помог ей выкарабкаться, был предвестником пробуждения магии. Такое случалось: неконтролируемое, дикое волшебство пробуждалось в крови человека, например, в случае опасности или при сильном душевном потрясении. Иногда это имело разрушительные последствия и для мира, и для самого человека, который терял власть над собственным рассудком, растворяясь в обрушившемся на него могуществе.

Ронан Макаллан видел, что магия делала с людьми, и не любил об этом вспоминать.

Эдвард подумал какое-то время.

– Ты знаешь, кто такой Томас Голдфинч? – вдруг спросил он.

– Живописец из Эйдина, – ответил Ронан. – И алхимик. Глория рассказывала о нем.

Эдвард кивнул.

– Он не только занимался алхимией, но и исследовал безумие. – Эдвард откинулся на спинку кресла. – В том числе заклятия и эликсиры, способные разрушить или восстановить рассудок. Задолго до того, как королевскую семью постигло несчастье и Ее Величество Альбертина Вторая окончательно… заболела, были известны похожие случаи. И теперь люди, которые пытаются вернуть нашей королеве память и разум, используют исследования Голдфинча… Да, Флоренс Найтингейл – его дочь.

Если бы Ронан был внимательнее и чуть больше интересовался людьми вокруг, наверное, он бы уже знал это. Леди Тулли не забыла бы рассказать ему все, что знала о рыжеволосой девушке из галереи и о ее семье. Наверное, в том числе потому