в каминной трубе. Буря накинулась на Дивейлу, как призрачная охота из Эйдинских легенд. Наверное, будь Флоренс не одна, а с кем-нибудь, с кем можно было сидеть у камина и рассказывать друг другу сказки, добрые, страшные, смешные или волшебные, она не чувствовала бы себя так… странно.

Словно буря терзала не только парк вокруг дома, но и ее душу.

Или дело было всего лишь в чувствительности к погоде, на которую порой жаловалась леди Кессиди?

Флоренс вздохнула.

Странный стук она сначала приняла за еще один из многочисленных звуков, которые вдруг наполнили дом. Но нет, это были шаги. С легким щелчком повернулась ручка потайной двери, и вот мистер Феджин зашел в комнату.

Он был в жилете, с расстегнутым воротником рубашки, похожий на влюбленного кровопийцу из книжки с дешевыми ужасами, которые иногда читал кузен Бенджи. Он странно улыбался.

Флоренс замерла.

– Что вы здесь де… – начала она.

– Ох, леди Флоренс. – Мистер Феджин по-хозяйски устроился в кресле напротив, развернув его так, чтобы видеть Флоренс. – Вы постоянно задаете мне этот вопрос. Я пришел поговорить.

Она закрыла «Атлас» и посмотрела туда, где из стены свисала сонетка, шнурок для вызова слуг. Прямо у входной двери. Далеко.

От мистера Феджина это не укрылось.

– Уилсон, старый пес, заявил, что молодая госпожа мною недовольна, – сказал он с усмешкой, в которой Флоренс распознала злость.

Или это была игра теней?

Лампа рядом с Флоренс давала достаточно света, чтобы при ней можно было читать. Уютный круг, оранжево-желтый, как отблески камина, заканчивался у самых ног мистера Феджина, поэтому разглядеть его лицо – и тем более прочитать эмоции – можно было с трудом.

– И я не мог не прийти лично, чтобы убедиться в этом. Объясните мне, леди Флоренс, причину, по которой я удостоился вашего порицания!

Голос его был чуть хриплым и насмешливым. Флоренс расправила плечи и отложила «Атлас» в сторону.

– Мне бы хотелось, чтобы вы ушли из моих комнат, – сказала она строго.

Мистер Феджин рассмеялся – так нагло, словно чувствовал, что в любом случае останется безнаказанным. Словно ему разрешалось куда больше, чем самой Флоренс.

– Ваши комнаты, леди Найтингейл, пока еще принадлежат вашему мужу, как и вы сама, – сказал мистер Феджин. – Как и я, к слову, принадлежу ему – в той же мере, что и вы, если следовать догмам логресского права. Знаете, когда вы сможете сказать, что вы – своя собственная?

– Нет, – ответила Флоренс, чувствуя подвох.

– Когда Герберт Найтингейл умрет, – бросил мистер Феджин холодно. – А вы станете вдовой. Очень богатой вдовой, я замечу. Пусть и не все родовое имущество Найтингейлов отойдет вам лично – а вы, как я понимаю, не станете матерью наследника мужского пола. – Он снова усмехнулся, от чего у Флоренс в животе как будто ледяной комок зашевелился. – Но даже вдовья доля от этих богатств обеспечит вам безбедное существование на всю вашу жизнь.

– Уйдите, пожалуйста, – сказала Флоренс.

Руки стали холодными и влажными, а голос задрожал. Но мистер Феджин и не думал уходить. Он лишь закинул ногу на ногу.

– Только вот здоровье лорда Герберта куда прочнее, чем можно подумать, – продолжил он. – И ваша молодость, леди Флоренс, может пройти в бесконечной скуке и одиночестве. В дурной игре на фортепиано, глупых книгах и планировании меню на обеды и ужины, которые вы будете одиноко есть в своей гостиной. Потому что вы как вино в коллекции, предмет роскоши, который выставляют напоказ и которым не пользуются по назначению.

Флоренс посмотрела на него, сглотнула, пытаясь избавиться от подступившего к горлу кома, и повторила:

– Мистер Феджин, уйдите.

– А то что? Вы закричите? Сколько угодно, моя дорогая, поместье огромно, а слуги сейчас заняты тем, что пытаются собрать осколки окон в галерее. Буря безжалостна. – Он подался вперед. – А я пришел предложить вам сделку, леди Флоренс.

Ветер ударил в стекла так, что они почти зазвенели. Флоренс вздрогнула и посмотрела на окно – темное-темное, оно отражало комнату и неясные тени в ней, светлое платье Флоренс, мрачный силуэт человека в кресле, оранжевое пятно лампы.

Лампа мигнула – ее свет потускнел. Видимо, заряда магии, хранящегося в ее основании, перестало хватать.

– Я молод, как вы, – голос мистера Феджина сделался вкрадчивым, – и знаю Герберта Найтингейла лучше, чем любой другой человек в мире. Кроме, пожалуй, его матушки, которая давно кормит червей на семейном кладбище недалеко отсюда. Вы там еще не были, дорогая, и, надеюсь, окажетесь не скоро. – Он рассмеялся своей шутке. – Я в курсе всех его дел, а еще… ох, не бледнейте так, леди Флоренс, я не предлагаю вам убить лорда Найтингейла, нет.

Он замолчал. Флоренс встала и указала рукой на дверь.

– Уйдите, – приказала она с незнакомой твердостью, словно вдруг кто-то другой завладел ее голосом, отчего в нем появились стальные нотки.

Мистер Феджин тоже встал – плавно, с действительно кошачьей грацией. Но никуда уходить он не собирался.

– Я хочу стать вашим другом, леди Найтингейл, – сказал он ласково и подошел ближе. От него пахло выпивкой. – А может быть, даже больше, чем другом. Столь прекрасный цветок, как вы, не должен так бессмысленно завянуть.

Его рука коснулась подбородка Флоренс, заставив ее поднять взгляд.

Лицо мистера Феджина, приятное в общем-то, сейчас было близко: даже в полумраке Флоренс различала тонкие морщинки вокруг глаз и рта. И это было настолько неправильным, что она застыла, как зверь перед дулом охотничьего ружья, не зная, что делать. Никто не учил ее сопротивляться, наоборот – она всегда принимала чужую волю с внутренним смирением. Но прежде эта чужая воля не несла для Флоренс явного вреда…

Почти не несла.

Мистер Феджин, видимо, забыл побриться, поэтому, когда он поцеловал Флоренс, она почувствовала, как щетина колет ее кожу.

Прежде Флоренс не целовалась по-настоящему, конечно. Она даже не позволяла себе думать об этом, хотя Дженни с подругами обсуждала игры в фанты и венки омелы на зимних праздниках. На свадьбе лорд Найтингейл коснулся губами ее лба, как благословляющий отец – лба любимой дочери, и все приняли это как должное.

Сейчас Флоренс показалось, что все происходит не с ней. Неприятное влажное прикосновение к ее губам, жесткие пальцы не подбородке, запах виски, который ударил в нос, тяжелое горячее дыхание – все это было с кем-то другим. Флоренс словно наблюдала со стороны, понимая, что это неправильно, совершенно недопустимо и не нравится ей, но сделать ничего не могла.

Мир закачался. Отражение комнаты в окне исказилось.

Рука Флоренс уперлась в плечо мистера Феджина – резко, как если бы в этой руке был нож. И мистер Феджин отпрянул, потирая плечо.

– Вам не понравилось, Флоренс? – спросил он вкрадчиво. – Об этом можно было бы просто сказать, моя дорогая! – Но тут он увидел ее лицо и побледнел. – Флоренс? Все хорошо?

– Нет. – Она покачала головой. – Нет, все не хорошо.

Как он вообще смеет спрашивать?!

– На столике у зеркала – темная баночка с моим именем, – прошептала она, оседая на диван. – Принесите ее и воду. Срочно. Пожалуйста.

Рассказывать ему – и не только ему, – что он совершил огромную ошибку, она будет потом. Когда вернет самообладание.

Мистер Феджин, кажется, понял, что она не шутит. Он исчез в спальне и вернулся быстро, держа в одной руке флакон с пилюлями, а в другой – графин с водой.

– Я все думал… – Он вгляделся в этикетку – там, кроме имени Флоренс, была какая-то врачебная тайнопись. – Думал, дурочка вы или расчетливая стерва, истинная племянница этого хитреца Силбера? А если дурочка, то как много усилий нужно, чтобы сломить вас и развлечься? А тут, кажется, могу спросить напрямую. – Он остановился в нескольких шагах и спрятал за спину руку с пилюлями. – Так кто вы, Флоренс?

– Дайте мне лекарство! – почти крикнула она, сжимая кулак.

Приступ поднимался, как паводок. И Флоренс почти потеряла в этой страшной воде себя.

– Так что мне сделать, чтобы получить вас? – Мистер Феджин улыбнулся – почти оскалился. – Предложить вам свою рыцарскую верность или трепать ваши нервы, как спаниель – хозяйскую старую шляпу? Или лучше рассказать, как свести Герберта Найтингейла в могилу, чтобы вы получили наследство, а я – вас? Скажите мне, кто вы, и я отдам вам…

Он не успел договорить, потому что отлетел в сторону и ударился о стену со странным, неприятным чавкающим хрустом.

Флоренс встала. Незнакомая сила и ярость заставляли ее всю дрожать. Этой силы было так много, что кровь стучала в висках и отдавалась в кончиках пальцев быстрой, злой пульсацией.

Флоренс подошла