Но богатство не сделало ее счастливой. Наоборот, всегдасдержанная и корректная, Галя стала раздражительной, по любому пустяку кричалана мужа и устраивала ему истерики. Она чувствовала себя разбитой, у неепоявились частые головные боли, бессонница, развилась астма. Галина потерялазвездное небо над головой, а вместе с ним из ее жизни ушло, как оказалось,самое ценное.

Одумавшись, Колыванова стала потихоньку возвращаться внауку. Она ходила на все астрономические «междусобойчики», предлагала своиуслуги в качестве бесплатного переводчика и вскоре опять вошла в узкий научныйкруг. Правда, ни под каким видом Галя не призналась бы коллегам, что занимаетсясоставлением гороскопов: те немедленно предали бы ее анафеме…

* * *

– Значит, на том симпозиуме вы тоже переводили? –сделала я вывод.

Мы сидели в удобных креслах с подлокотниками, я пила кофе, аГалина курила тонкую пахучую сигарету. Она раздавила окурок в пепельнице икивнула:

– Да, очень напряженная была работа. Я потеряла целыхчетыре килограмма, хотя обычно худею на два.

– Потеряли килограммы? – живо отреагировалая. – Вообще-то эта тема меня тоже интересует, да еще как!

– Ну да, все синхронисты худеют на работе, –охотно объяснила Галя. – Я столкнулась с этим необычным эффектом еще летпять назад, когда только начинала «синхронить». После нескольких днейконференции с меня буквально спадали юбки и брюки. То есть худели не щеки илигрудь, как это обычно бывает, когда сходит первый жирок, а именно уходилисантиметры в талии. Потрясающе, как при массаже!

– Вы там что, двигаетесь много? – не могла понятья причину похудения.

Колыванова улыбнулась:

– Да нет, совсем не двигаюсь, только языком работаю.Дело в том, что, как бы легко ни давалась мне моя работа, она все равно ужаснонервная и напряженная. В день «синхрона» я не ем, потому что после едыухудшается голос. Да и есть совершенно не хочется: то ли от волнения, то ли отнапряжения у меня начисто пропадает аппетит. Ведь постоянно чего-то боишься:неправильно перевести, не расслышать, закашляться… Ну вот, а еще я во времяработы пью очень много воды – не меньше трех литров каждый день. И, неловко говорить, –ужасно потею. Это вообще удел всех синхронистов. В конце дня мое белье простомокрое от пота, я сразу же переодеваюсь в сухое.

– А как же банкет? Ведь после конференции обычно бываетбесплатное угощение. Вот уже где все наедаются на халяву!

– Нет, на банкете я не ем, только пью соки. Ведь на немя тоже перевожу. Правда, там беседа уже неофициальная, и мне легче работать, ноя все равно не могу расслабиться.

– Понятно. А килограммы исчезают навсегда?

– Если плотно ем в течение следующих дней, то опять ихнабираю. Если же ограничиваю себя, особенно в мучном, то жир уходит навсегда.

Здорово! Но не менять же мне, право, профессию только длятого, чтобы похудеть. К тому же синхронный перевод – это высший пилотажвладения иностранным языком, а я двух слов по-английски связать не могу. Ничегоне поделаешь, языковой барьер: стоит мне открыть рот, как все правилаанглийской грамматики сразу же вылетают из головы, учащается сердцебиение, и яначинаю безбожно заикаться.

Однако пора вернуться к главному вопросу.

– Галя, вы носили бейджик в течение всегосимпозиума? – спросила я.

– Ну да, наверное, – пожала плечами Колыванова.

– А куда он делся потом? Ведь каким-то же образом оноказался на месте преступления?

Галина призадумалась, а потом, странно дернув ногой,ответила:

– Даже не знаю.

Я почувствовала, что она лжет, поэтому умоляюще сложиларуки:

– Если вы что-то знаете, то, пожалуйста, не скрывайте.Ведь невинный человек может сесть в тюрьму!

Галина вскочила и нервно зашагала по гостиной.

– Я понимаю, вы беспокоитесь о своей подруге. Но ведь уменя тоже есть друзья, и их судьба мне небезразлична!

– Значит, вы отдали бейджик кому-то из друзей? –догадалась я.

– Да, – с неохотой подтвердила Колыванова. –Но я уверена, что Надя здесь ни при чем! Вообще вся эта история с убийствомпритянута за уши. Мы приличные люди, и у нас нет связей в криминальном мире!

– Конечно, – успокоила я ее. – Но ведь Надятоже могла кому-нибудь одолжить на время карточку. Или ее могли украсть, ведьправда? А кстати, зачем вы отдали подруге свой бейджик?

Галина опять села напротив меня и закурила новую сигарету.

– Я хотела, чтобы она прошла на фуршет. Меня охрана ужезнала в лицо, а ее без документов могли не пропустить. Но я зря беспокоилась:всем было наплевать на участников симпозиума, я могла привести с собой хотьмедведя. Ну и, по всей видимости, Надя забыла отдать мне бейджик. Мне он был, всущности, уже не нужен, и я его не хватилась.

Провести подругу на фуршет. Как интересно. Дамочказаколачивает нехилые бабки на астрологических прогнозах, а предпочитает водитьзнакомых на халявное угощение за счет организаторов конференции. Неужели жабадушит потратиться на пару бутербродов и бутылку шампанского?

Галина, вероятно, обладала даром читать чужие мысли. Или жепросто сказывался ее большой опыт в общении с людьми. А может, это у менямимика такая живая. Как бы там ни было, Колыванова оскорбленно поджала губы:

– Конечно, я привела подругу вовсе не наедаться! Яхотела, чтобы она нашла себе мужа. Естественно, среди иностранных докладчиков:из Канады, Англии, Америки.

– А что, они все не женаты? – поразилась я. –Сколько же им лет?

– В самом соку: от тридцати до пятидесяти. Ибольшинство – холостяки.

– С ними что-то не так?

Чем черт не шутит: возможно, чрезмерное увлечение наукойгубительно действует на психику.

– Не так? – переспросила Галя. – Да нет, онинормальные люди, умные, с чувством юмора. Вот только бедные. Зарабатывают вмесяц не более двух-трех тысяч долларов.

– Это называется «бедные»? – удивилась я. Ну изапросы у астролога Златы Лунной!

– По западным меркам – это на грани нищеты, даже досреднего класса не дотягивает, – снисходительно объяснила Галина. –Вообще на Западе на науку, как и у нас, выделяется очень мало бюджетныхсредств, если, конечно, речь идет не о разработке оружия. Посудите сами: зачемрядовому налогоплательщику нужно, чтобы кто-то там удовлетворял свое научноелюбопытство за его счет? Ну и, естественно, тамошние невесты не очень охотновыходят замуж за низкооплачиваемых ученых. Тем более за астрономов, потому чтоони вообще живут, как правило, в какой-нибудь глуши, в сельской местности: ведьв Нью-Йорке звезд не увидишь, слишком яркое небо и много фонарей.