– Я не спрашивал твоего мнения, Константин. – Тон принца стал угрожающим. – Это приказ, а не просьба. А в этом дворце мои приказы не обсуждаются.

Я смиренно опустил голову.

– Прости, кто я такой, чтобы оспаривать твою волю? Всего лишь раб – вещь в обличии человека. Без голоса, без желаний, без мыслей.

Мягкая улыбка вновь тронула уста Мехмеда.

– Тебе ли горевать о своей судьбе? – усмехнулся он. – Ты, который каждый день купается в лучах моего благодушия? Ты, которого я одарил всеми возможными почестями?

– Я благодарен тебе за все, – ответил я, – но никакие богатства и титулы не вернут мне свободу, которую у меня отняли.

Мехмед удивленно поднял брови.

– И что ты сделаешь, если я подарю ее тебе? – спросил он, внимательно глядя на меня.

– Я бы вернулся на родину, которую покинул много лет назад. Нашел дом, в котором жил когда-то, узнал о судьбе своих родных…

– А что, если ни твоего дома, ни родных больше нет? – перебил Мехмед. – Если на родине тебя ждут лишь могилы и пепелище?

– Тогда я начну все сначала – отстрою дом, заведу хозяйство, выучусь какому-нибудь ремеслу. В конце концов, я еще довольно молод.

– И ты готов отказаться от всего, что я тебе предлагаю ради этой скучной, бессмысленной жизни? – возмущаясь, произнес принц. – Ты же был воином, а разве воины не мечтают, прежде всего, о добыче и славе?

– Мечтают лишь до тех пор, пока не вкусят горьких плодов войны, – сказал я. – Ведь не всем на этой земле суждено убивать и грабить.

– Ты говоришь, как крестьянин! – фыркнул шахзаде.

– Возможно, но я был на войне и хорошо ее знаю. Поверь, она по праву проклята матерями, женами и богами. Как огромный ненасытный зверь, война перемалывает человеческие жизни, разрушает судьбы и оставляет позади лишь грязь и смрад. На свете нет ничего более отвратительного, чем война, ибо там люди теряют человеческий облик и творят немыслимые жестокости, а божественный свет гаснет в их сердцах.

Некоторое время янтарные глаза принца были устремлены на меня.

– Но ведь ты тоже убивал! – не желая отступать, выкрикнул Мехмед. – Лишал других людей жизни во имя чужого короля и чужой для тебя веры!

– Я был глуп и слеп, – пришлось признать мне. Однако теперь я прозрел и, испив эту чашу до дна, больше никогда не притронусь к ней. Быть может, для того мне и нужна свобода, чтобы, отринув прошлое, начать все с чистого листа. Иметь возможность выбирать свой путь и следовать ему, не боясь оступиться.

Мехмед смотрел на меня как на умалишенного.

– Свобода, о которой ты говоришь, – всего лишь мираж! – решительно заявил он. Посмотри на моих подданных – многие из них прозябают в голоде и нищете, даже не надеясь на то, что их жизнь когда-нибудь изменится к лучшему. Да, они свободные люди, но что дала им эта свобода? Уверяю, каждый из них не задумываясь согласился бы поменяться местами с самым последним моим рабом и, несомненно, выиграл бы от этого. Разве нет?

– В этом ты прав, – согласился я.

– Так что же такое свобода? – воскликнул Мехмед. – На мой взгляд, ответ кроется в двух словах: богатство и власть. Ведь только они позволяют человеку освободиться от законов, осуждений и предрассудков, выйти за пределы дозволенного и прожить свою жизнь так, как хочется только ему. Вот истинная свобода!

– Твои слова не лишены смысла, – согласился я. – Но только в том случае, если говорить о свободе возможностей. Я же говорил тебе о свободе выбора, которого нету даже у самых могущественных правителей. Вспомним хотя бы султана – твоего отца. У него есть и богатства, и власть, но разве он счастлив? Разве удалось ему отрешиться от бремени управления страной и посвятить свою жизнь книгам, как он того хотел?

Мехмед опустил глаза. Ответов на эти вопросы ему искать не приходилось.

– Хорошо, – после недолгого молчания промолвил принц. – Я подумаю над твоей просьбой, но не раньше, чем мы вернемся из похода. До тех пор ты будешь делать все, что я тебе прикажу.

– Обещаю, – сказал я, хотя мысль о предстоящем походе меня вовсе не радовала.

* * *

15 сентября 1448 года

Кто бы мог подумать, что дорога на Эдирне, прежде похожая на увеселительную прогулку, превратится для нас в кровавую бойню?

Впрочем, расскажу обо всем по порядку.

Манису мы покинули вполне благополучно. Целый день, накануне отъезда Мехмед провел со своей любимой Гюльбахар и их маленьким сыном – Баязидом. Разлука с ними, была не по душе принцу, но забрать их с собой в столицу не позволяли строгие правила османского двора. К моему огромному удовлетворению, в Манисе же остался и желчный Али-бей, которого назначили главным дефтердаром[43] санджака.

Ранним утром 6 сентября Мехмед в сопровождении многочисленной свиты двинулся в путь. Охрана принца, состоявшая из хорошо вооруженных конных сипахов и янычар, насчитывала около полусотни человек, а возле самого наследника неотлучно находился его верный и постоянный телохранитель – Омар. Этот воин, похоже, вообще не нуждался в отдыхе, по крайней мере я ни разу не замечал за ним усталости. Его зоркий, ястребиный взгляд подмечал каждую мелочь, а сильное и ловкое тело, готово было реагировать на любую опасность с молниеносной быстротой.

Столь чрезмерное усердие в выполнении своих обязанностей вызывало улыбку у многих его собратьев-янычар, хотя они и старательно прятали ее от бдительного ока своего товарища. Даже мне показалось, что Омар уж слишком перегибает палку, проявляя такую щепетильность в вопросах безопасности принца. Впрочем, не напрасно говорят, что излишняя предосторожность никогда не повредит.

Не повредила она и на этот раз.

Переправившись через Дарданеллы в Румелию, мы двинулись на север ускоренным маршем – войска, откликнувшиеся на призыв султана, стекались в Эдирне со всех концов империи и Мехмед не желал приходить туда последним. За несколько миль до столицы нам пришлось свернуть на обходную дорогу, так как главный тракт оказался забит арбами и телегами, везущими провизию для огромной султанской армии. Миновав несколько небольших поселений, мы углубились в густую чащу фракийских лесов – излюбленное место охоты османских султанов. Едва ли кто-нибудь из нас мог предположить, что на этот раз добычей станем мы сами…

Я ехал верхом рядом с Мехмеда, когда огромное ветвистое дерево рухнуло на дорогу, перегораживая путь. Едва мы успели опомниться, как на нас обрушился настоящий ливень из стрел, несущих смерть всему живому. Невидимый враг бил метко – почти каждая пущенная стрела находила свою цель, выбивая из седел растерянных османских