сердечное томление каждый переживает по-своему: кого-то оно возносит до небес и согревает всю оставшуюся жизнь, других низвергает в ад, оставляя после себя разбитые мечты и надежды. Впрочем, наследнику престола были чужды подобные терзания. Благодаря своему высокому положению он имел право брать все, что ему заблагорассудится, и, позабавившись вволю, так же легко расставаться с этим. Во дворце все должно быть подчинено воле и желанию принца, и потому каждый, кого он приближал к себе и возвышал над другими, мог быстро потерять все, даже собственную жизнь.

Анна приняла эти условия и, скрывая свои истинные чувства под маской покорности, быстро завоевала расположение наследника. Оружием для нее стали красота, ум и сила духа, которые она не стеснялась использовать для достижения главной цели – выживания в этом новом, враждебном для нее мире.

Анна покорилась Мехмеду, но вскоре он сам оказался покорен ею. С каждым днем влияние красавицы росло, что вызывало жгучую зависть всех придворных, а особенно одалисок. Наложницы гадали, почему принц перестал обращать на них внимание и целиком увлечен лишь своей гречанкой, ведь они ничем не уступают ей!

Завистливые, полные злобы взгляды, насмешки, интриги, заговоры – все это служило для Анны напоминанием: «Ты жива лишь потому, что Мехмед благосклонен к тебе, но однажды его любовь пройдет, и кто защитит тебя тогда?»

Чтобы обезопасить свою жизнь и еще больше привязать к себе наследника, Анне было необходимо родить ребенка, и лучше всего сына, ведь это сразу возвысило бы ее над другими обитательницами гарема. Сделать это было несложно, ведь все ночи Мехмед проводил исключительно в покоях своей фаворитки.

С Анной мне встречаться не доводилось, зато я видел, как горят глаза принца, когда он рассказывает о ней. Он был счастлив, но как долго продлится это счастье? Будет ли он доволен своей возлюбленной до конца дней или ее ждет горькая судьба матери наследника.

Мехмед до сих пор не любил вспоминать об этом, зато каждый в Манисе прекрасно знал историю о черноглазой и миловидной девушке, похищенной пиратами у побережья Италии и преподнесенной в дар султану. Мурад прельстился красотой европейской рабыни и подарил ей новое имя – Хюма, что означает «счастливая». Однако подлинного счастья в гареме она так и не обрела. Султан очень быстро охладел к одалиске и после рождения Мехмеда отослал ее прочь из дворца. Долгие года Хюма-хатун воспитывала сына в постоянном страхе за его жизнь, но теперь, когда Мехмед призвал ее в Манису, она, казалось, наконец обрела долгожданный покой и не искала для себя иного счастья.

Сам Мехмед с одинаковой теплотой отзывался и о своей дивной наложнице-гречанке, и о матери, перед мудростью и опытом которой неизменно преклонялся. Пожалуй, ни один мужчина не имел на принца такого влияния, как эти две женщины. Лишь они умели проникать в тайные помыслы Мехмеда и упреждать те страшные поступки, на которые иногда был способен вспыльчивый наследник.

Мехмед действительно мог осыпать подданных золотом, когда те просили только хлеба, а мог убивать без зазрения совести за малейший проступок. Все зависело от настроения принца, которое менялось с невероятной быстротой и всегда было непредсказуемо для окружающих. От благодушия и смирения, свойственных лишь странствующим дервишам, до приступов страшного, животного гнева, когда весь дворец содрогался до основания, могло пройти всего несколько минут и тогда лишь тихий шепот Гюльбахар и увещевания матери могли удержать шахзаде от необдуманных поступков и скоропалительных решений. Впрочем, свои самые ужасные вещи Мехмед совершал отнюдь не в гневе и даже не со зла, а с каким-то холодным безразличием.

При этом наследник обладал прекрасным вкусом, любил искусство, покровительствовал поэтам и с неукротимым усердием постигал различные науки. Нельзя не отметить также, что природа одарила Мехмеда незаурядным умом и прекрасной памятью, развивать которые он стремился изо дня в день.

Никогда прежде мне не приходилось встречать человека, в котором столь ярко проступали и соседствовали такие противоречивые черты как: добро и зло, гениальность и жестокость, чистота и порок. Иногда Мехмед проявлял невиданное великодушие и гуманность, но порой опускался до страшных поступков, которым не может быть оправдания.

Тьма и свет, поселившиеся в душе Мехмеда боролись ежедневно, ежечасно и ежесекундно и лишь будущее покажет, какая из этих двух сторон его личности возобладает и предстанет перед миром…

* * *

3 декабря 1447 года

Сегодня принц Мехмед стал отцом!

Это событие встречено ликованием на улицах города и едва прикрытой злобой в гареме. Еще бы, ведь матерью ребенка стала ненавидимая всеми одалисками Гюльбахар! И ладно, если бы гречанка родила дочь, так ведь нет! На свет появился мальчик, которого новоиспеченный отец тут же назвал Баязидом, в честь своего знаменитого прадеда.

Пожалуй, лучшего подарка от своей любимой наложницы Мехмед ждать не мог и потому щедрость его была велика как никогда. Он выделил для ребенка и его матери новые, просторные покои рядом со своими собственными, а также приставил к ним гулямов[39], которые день и ночь охраняли двух самых дорогих для Мехмеда существ. Новой госпожой дворца стала Гюльбахар. Никто отныне не мог причинить ей вреда, и если за ее жизнь я теперь был спокоен, то о своей собственной я подобного сказать не смогу.

* * *

3 сентября 1448 года

Своеобразный нрав шахзаде, его склонность к жестокости, поощрение разного рода подхалимов и доносчиков, выдвигали на первые роли далеко не самых приятных людей.

Одним из таких был отталкивающий проходимец по имени Али. Сын крупного османского полководца, он и сам успел отличиться в боях, совершая походы на территории Валахии и Трансильвании. Однако первые успехи вскружили ему голову и Али, желая превзойти славу своего отца, решился на осаду Белграда, где потерпел поражение. Эта неудача так разгневала султана, что он едва не зарубил незадачливого полководца, но, смягчившись, лишь выгнал его из дворца. Обозленный на весь мир, Али нашел себе пристанище в Манисе.

Безжалостный, высокомерный и алчный, он не внушал ничего, кроме отвращения, однако Мехмед не задумываясь приблизил опального полководца к себе, чем лишь подлил масла в огонь его тщеславия. Характер Али стал еще более вызывающим и наглым. Он не стеснялся в выражениях и открыто критиковал наставников принца, высмеивая даже почтенных улемов. Мехмеду все чаще приходилось выслушивать жалобы на своего любимца, однако никаких мер принц не принимал, что еще больше раззадоривало наглеца.

Один раз он окликнул меня в саду и, гадко усмехаясь, протянул кожаную плетку:

– Когда Мехмед вышвырнет тебя из дворца, – произнес он, – тебе понадобится