тебя на части. Можно было бы прямо здесь. Я бы разбирал и выкладывал тебя по частям в сеть. Ты как на такое смотришь?

Он присел и ласково провёл рукой по оставшимся на Бахиной голове волосам. Тот задёргался ещё сильнее.

— Я бы очень больно тебя разбирал, — сообщил Серёгин. — Но не ссы. Пока не буду. Я придумал лучше. Поехали, гнида, бубенцы звенят.

Bela lugosi’s dead

Серёгин хотел спросить Баху, как его звать по-настоящему. Но, во-первых, тот наверняка соврёт. Во-вторых, какая на самом деле разница. Пусть пассажир навсегда останется Бахой. И Марсом. И пассажиром. А этого и так с перебором.

Выдранный из стационарного компьютера винт и найденный в квартире ноутбук Серёгин отдал Нине — у неё, сказала, есть толковый и достаточно немой сортировщик. Телефоны (всего их отыскалось три) пришлось оставить на месте: в них наверняка немало интересного, но точно отследят. Никакого удостоверения в ящиках не оказалось. Это не отменяло вероятности, что оно существует — хотя бы просто в виде записи врачебным почерком на ветхих зеленоватых страницах учётного журнала; просто в очередной раз подтверждало, что Баха вкруговую врёт.

В «пересадочном пункте» около какой-то загородной шашлычки Серёгин и пассажир перегрузились из фургончика, забравшего их у подъезда, в другой, который должен был отправиться в Красноярск. Баху заставили переодеться в специально приготовленные для него вещи — мало ли что он там носит при себе. Пассажир поугрожал, поскалился, но всё же влез в джинсы, футболку с надписью «Simon Says Hello» и мохнатую серую кофту.

Серёгин обнялся со своими помощниками, на всякий случай нацепившими маски.

— Пиши, если что-нибудь найдёшь, — сказал он Нине. Та кивнула.

Бахе застегнули руки в браслеты и уронили на заднее сиденье — тонированное до такой степени, что оно почти сливалось с кузовом. Боре казалось, что фиксировать пассажира одним ремнём недостаточно, — может, ещё парой для верности? И потом, не заткнуть ли «офицеру ЭфЭсБэ» рот — не ровен час начнёт орать?

— Может начать, — согласился Серёгин и, чтобы слышал товарищ Марс, добавил: — Но я ему тогда высажу ближайший глаз.

Простились. Борькин фургон нырнул в белое — откуда-то наполз кисельный мучнистый туман, будто специально налитый в город и окрестности, чтобы запутать следы для погони. Хотя если Серёгин всё правильно понимает, никакой погони пока не будет. Провокатор Клаус устал. Бывает.

Серёгин сел за руль. Можно было пойти через Кемерово, но он выбрал маршрут сквозь Тёплую Речку — дорога, конечно, фиговее, но зато и наблюдения меньше. Плюс, если верить навигатору, быстрее.

На выезде из Томска он включил «Bauhaus». Заскрипела и многозначительно зазвенела вампирская «Bela Lugosi’s Dead». Серёгин внезапно задумался о том, что совершенно не представляет, как выглядел венгерский кровосос. Наверное, такой длинный, напомаженный, с тонкими аристократическими усиками, похожий на представителя президента по амурским тиграм.

— Чё это за говно? — подал голос Баха.

Он всё ещё продолжал временами хамить, будто кто-то внутри колол его иголкой, напоминая приоритетную линию поведения.

— Сам ты говно, — не оборачиваясь, прокомментировал Серёгин. Ему было совершенно пополам на музыкальные вкусы «офицера», как и на его быкование.

Какое-то время ехали молча, только Питер Мёрфи выкрикивал:

— Undead, undead, undead!

Однако быстро выяснилось, что театральная натура Бахи требует спектакля.

— И что вот ты докажешь со мной? — наскребя себя на новый вызов, вопросил экс-азербайджанский фотограф. — Тебя же за похищение и посадят.

— Посадят-посадят, — согласился Серёгин, — ты не переживай там сильно. Сильно будешь переживать — поедешь с тряпкой во рту.

— Ты мне теперь и ссать будешь придерживать? Или расстегнёшь всё же руки?

— А ты ссы прямо здесь, — разрешил Серёгин, — и тебе, и мне так удобнее. Тем более ты уже обосрался.

Баха на время замолк, очевидно, изобретая новую тему для наезда, а Серёгин задумался, как этот гастролирующий сексот умудрился облапошить столько народу при таких неочевидных ораторских навыках.

— Люди — идиоты, — сказал сам себе Серёгин. — Слушай, пассажир, — обратился он к трофею, — а ты расскажи-ка пока, зачем всем этим занялся. Если история растрогает меня с трёх нот, может, и развяжу — на привале.

Баха не ответил.

Ну молчи-молчи, подумал Серёгин, так-то я и сам за тебя могу.

После уроков твоя классная говорит: «Ребята, а теперь рассказываем, кто что плохого заметил за своими товарищами». И ты тянешь руку. Тебя принимают в пионеры первым, вместе с отличниками — не оттого, что хорошо учишься, учишься ты как раз херово, а за «неравнодушие» и «активную позицию». И ты сразу же… ах, чёрт, уже же нет никаких пионеров. И комсомольская панель отсохла. А что вместо неё? «Молодая гвардия» какая-нибудь?

— Эй, Марс-не-знаю-как-по-батюшке, а ты молодой гвардеец? На Селигер успел или старшие товарищи расхватали?

— Ты думаешь, что мне за это платят? — невпопад подал голос Баха.

— Думаю, платят.

— Это не важно, — объявил Баха, — могут и не платить, я бы всё равно разводил этих оппов. Как кроликов! — он хохотнул.

Теперь промолчал Серёгин. Но его реакции и не требовалось, из «офицера» начало выливаться самопроизвольно.

— Я коллекционер, — взялся проповедовать Баха. — Просто некоторые собирают спички, а я — людей. Не всех, а тех, которые с точки зрения эволюции не совсем нормальные.

— Ловец человеков, значит.

Баха пропустил комментарий мимо ушей.

— Это всё человеческий мусор! Они бы с крыши прыгнули или вскрылись, там мозга — ноль. Там ни один бы и нескольких дней не протянул без мамкиной юбки. Ебанат же на ебанате. Ты видел их вообще? Слышал, как они между собой сюсюкали?

— И ты им решил помочь прыгнуть с крыши?

— Я помог открыть их поганое нутро. Пока они не нанесли вреда стране.

Серёгин улыбнулся. Какой же он миленький.

— Что, — поинтересовался Серёгин, — штаны подвысохли, заливать начал?

— Раз везёшь, значит, хочешь от меня чего-то. А хочешь — придётся договариваться, — с показной уверенностью заявил пассажир.

— Ах ты мой мокроштанный аналитик, — похвалил Баху Серёгин, — ну, а может, я везу тебя в своё саблезубое логово, где враги России будут пытать тебя утюгом и корзиной печенья?

— Да вы клоуны какие-то, а не враги. Вам всем жопы порвут, когда возьмут.

— Ох-хо-хо, — сказал Серёгин. — Раз.

Повисла пауза. Было слышно только, как тарахтит бензовоз впереди.

— И что — «раз»?

— Раз — это первое предупреждение. На третьем я тебя огорчу до невозможности. Следи за языком.

— Что, смелый бить связанного?

— Ага, — сказал Серёгин, — я не знаю жалости ни к женщинам, ни к детям, ни к стукачам на чекистских харчах. Твоя жопа, кстати, куда ближе к испытаниям, чем моя.