сам окажешься среди них? А я говорю: риск всегда имеется, но, скажем так, для блага родины я всё же рискую.

— Памятник Марсу Таирову-то обещали? Рядом со входом в НГУ, а?

— Я-то побольше вашего в жизни сделал, — снова поехал в сторону Кыши-Кыса пассажир.

Ну и хорошо.

— Пора бы тебя сфотать, пока ты ещё весь вместе, — заметил Серёгин.

Он сфотографировал его только вечером, когда пришло время привала на стоянке, бо́льшую часть которой занимали потасканные туши грузовиков-рефрижераторов. Баха на фото скалил зубы. Больший артист из него всё никак не выветривался.

Пару снимков (фас и профиль) Серёгин отослал Коле в НГН, наказав ждать текста. Ещё пару переправил в «Тайгу. инфо», написав редактору Жене, что пояснит позже, пусть попридержит. Красноярским пока не стал, рано пока красноярцам. Ну, а томичи сами справятся.

Он впервые с момента отъезда из Новосиба попробовал связаться с Шахларом. Запросил разговор, написав на связной номер, но не получил никакого ответа. Выждал два часа, а потом всё же набрал нанимателя напрямую. Трубку никто не снял.

Серёгин уж было решил, что азербайджанского связного можно списать на потери, когда Шахлар позвонил через телеграм. Он был возбуждён и зол.

— Зачем вы звоните, когда договорились так не делать? — поинтересовался он.

Серёгин пояснил, что дело безотлагательное, и коротко описал историю с пассажиром, опустив подробности про ТВ-2 и своих соучастников. Шахлара история совершенно не поразила, а Серёгин, признаться, на это рассчитывал. Более того, наниматель пришёл в ещё более дурное расположение духа.

— Вас, Алексей, не для того посылали, — заметил Шахлар. — У нас был простой до безобразия контракт: вы размещаете публикации, эта работа оплачивается. А вы вляпались во что-то милицейское. Бросили всё, пропали. Теперь вот объявляетесь с заложником. Где тексты, о которых мы договаривались?! А теперь они уже и не нужны, потому что Гулиев мёртв…

— Я могу передать ему трубку, чтобы он вам рассказал о загробной жизни, — сказал Серёгин.

Шахлар тяжело вздохнул.

— Ну, допустим, — согласился он, — допустим, что всё так, как вы говорите. Дико, но укладывается. Но от этого только хуже! Писать про такое — как полония выпить. И потом: что вы предлагаете делать с этим вашим пленным? Вы понимаете, что его теперь нельзя отпускать? И не отпускать — тоже нельзя?

— У меня есть по поводу него идея, Шахлар. Если вам это не интересно — плевать, — сказал Серёгин, — можете засунуть себе свои деньги… ну что я вам подсказываю, вы и так знаете. Прощаемся.

— Вы зря лезете в бутылку, — забеспокоился азербайджанский связной, — приезжайте, обсудим. Адрес вам скину. Только никуда больше не сворачивайте, ладно? И ни с кем больше не обсуждайте нашу ситуацию.

— Как будто кому-то твоя ситуация очень интересна, — сказал Серёгин, уже отключив телефон.

Он некоторое время ходил в задумчивости вокруг грузовиков, пока окончательно не замёрз и не решил, что ни к какому Шахлару на встречу не пойдёт. С неба падал колючий, похожий на раскрошенный пенопласт снег.

На подъезде к Красноярску, уже в лютой темноте, встряли в большую вонючую пробку рядом с алюминиевым комбинатом.

Пассажир снова осмелел — видимо, от большого приступа трусости, — и стал сыпать новыми угрозами, перемежая их предложениями «всё устроить» по договорённости. Серёгин его не слушал — он складывал в линеечку план первоочередных действий. Отвлёкся только однажды, когда пассажир снова начал визжать про пытки пленных.

— Я не буду тебя пытать, — пообещал ему Серёгин. — Просто подержу пару дней и отпущу — пусть тебя грохнут твои же. Они-то ни за что не поверят, что ты их не сдал. И потом. Как агент ты раскрыт, как Бахрам Гулиев — мёртв. Куда тебя ещё деть, кроме как в помойку по частям?

— И что ты мне предлагаешь?

— Я? — удивился Серёгин. — Ты всё ещё ждёшь каких-то офферов? Напрасно. Беги. Прячься. Прикинься ветошью. Тебе всё равно придётся это делать, когда синяя власть кончится.

— Да уж, кончится, разбежался.

— Увидишь. Если доживёшь.

Серёгин не раз думал о голодовке. Не как о само́й голодовке и даже не как о политическом жесте. А как о финальном аргументе, последнем патроне в стволе. В её (его) случае есть только одно правило — наповал. Если ты начинаешь голодовку, а потом не выбиваешь десятку и всё равно зачем-то остаёшься жив, летит в утиль последнее оружие отчаяния. Ты передаёшь смерть кому-то другому, следующему — тому, кому придётся заново доказывать, что оружие всё же способно стрелять.

Поэтому не ври себе, брат. Умирать может оказаться неприятно, и что уж тут поделаешь. Но схватился за смерть — не отпускай. Серёгин всегда надеялся, что сможет не отпустить, если придётся. И вот сказал «пора», и прислушался к собственным ощущениям. Он много раз представлял, как произнесёт этот пароль, и организм ответит на его ввод паникой, трясущимися руками, глупыми мыслями, порчеными страхом. Ничего такого, слава богу, не случилось, и Серёгин улыбнулся.

— Ну, поехали, — сказал он себе.

Серёгин позволил себе только одну слабость — всего на восемь минут тридцать четыре секунды.

Гудков было шесть, семь, восемь, девять, чёрт, взял бы уже, десять, одиннадцать…

— Привет, у тебя всё нормально? — спросил он Арсюху.

— Нормально, — отозвался удивлённый сын. — А у тебя? Раз звонишь в десять, значит, так себе?

— Да почему, — сказал Серёгин и подумал, что дела как раз идут хорошо, просто закончатся быстрее, чем ожидалось. — Всё время забываю тебя спросить, за кого лучше играть в «Star Wars: The Old Republic». За ситха-инквизитора или воина? У кого скиллы наряднее?

— За инквизитора, конечно. У него удушение! Любую защиту прошибает.

— Вот я так и подумал, что за него надо, — сказал Серёгин, — а что там с модами, нужно какой-нибудь накатывать или лучше в ориджинал?

Арсюха взялся рассказывать, а Серёгин слушал его голос, представляя, что будет с Арсением Серёгиным через пару лет. А через пять? Ты чего это, брат, ещё скажи, через десять. Через пять будет суп с котом, баранки гну, в Караганде. Не раскисай, сказал же «поехали», значит, едем.

— Может, поиграем по сети? — без особой надежды предложил Арсюха, и у Серёгина кольнуло сердце.

— Мне сначала надо будет потренироваться немного, чтобы ты меня с ходу не уделал, — не очень изобретательно наврал он.

— А, ну да, — то ли взаправду, то ли прикидываясь, признал сын, — ну напиши потом, как там чего.

— Забились. Матери привет передавай.

— Аха, — отозвался Арсюха, — пока!

— Пока!

Он набрал Новосиб. Коле сказал: текст у тебя на почте, размещай к 12:00, а за мной не заржавеет. Жене