Он был весь здесь – во плоти и в то же время нереальный, как лихорадочный сон; я отдавалась, полностью, как во время боя, – и в то же время мельком замечала перекошенные лица сотоварищей по дорожному движению и даже не хотела догадываться, что же видят они…

Атаман валялся где-то под задним сиденьем…

Москва началась и кончилась.

Мы были вместе целый магический круг.

Джип снова вернулся в Строгино… и в тот момент, когда Анур исчез из меня, от меня… снова сжавшись в единственную искру, заточенную в белемните, полностью израсходовав всю витальность Вадима, «мицубиси», уже свернувший с Кольцевой, тяжело съехал с дороги на газон и ткнулся в металлическую ограду.

Я вышла из внедорожника на ватных, непослушных ногах.

Разумеется, я была полностью одета, но все же в пыли, в грязи после сражения с Вадимом, в подсохших кляксах киселя от развоплощенной катаны, полностью обессилевшая, с несколькими свежими кровоточащими порезами, с встрепанными волосами. Вяло зашвырнула на переднее сиденье ключи от машины… и побрела прочь, оставив ее открытой. На ключах и на руле что-то пыхнуло, и потянулись дымки, как от гаснущей спички, – отчего-то я знала, что никаких причин приписать мне угон у полиции не будет. Может, Анур даже оставил там свои собственные отпечатки. Как я поняла… он был с юмором.

Тело издавало странные сигналы, которых я никогда не слышала, – чуть побаливала грудь, тянуло внизу живота. И это было приятно. Это была та часть моей сущности, которую я погребла под массивом своего экстрасенсорного Дара, чтобы никогда о ней не вспоминать. Несмотря на слова Наставницы о том, что подлинную целостность можно обрести лишь в любви. Во всех формах любви.

Я доковыляла до верного трамвая… Что бы я делала без трамваев? И, несмотря на неодобрительные взгляды сограждан, уже через пять минут была далеко от оставленного джипа. А через пятнадцать проехала мимо башен «Алых парусов» – только площадка, на которой происходило сражение, была с другой стороны. Вот и хорошо.

Добралась до дома, почти незримая, никем не остановленная и ничем не потревоженная.

Расковыряла бронированную дверь и вползла в свое жилье.

Атаман тут же улегся возле калошницы. Я на негнущихся ногах дошла до кухни, налила миску воды. Атаману не нужна была вода, но я знала, что ему будет приятно снова какое-то время обладать миской. Поставила посуду на пол, бросила рядом старый плед. Деда Гоша отозвался вроде как одобрительно, что, дескать, давно пора сюда охранника, а то ходят разные и не переобуваются.

Пустила воду в ванну.

Автоматически накидала трав, соли, накапала ароматических масел. Швы?… нет, не смогу без ванны… пусть щиплются…

И, раздевшись, залезла в теплое ароматное пространство. Подложила под шею специальную подушечку для ванны… и так и задремала, оставив тонкую струйку горячей воды стекать в мое мокрое ложе.

Конец. Не совсем, конечно… но на сегодня – конец…

В пятницу есть шанс встретить кого-то весьма надежного… если сумеете распознать его за волнами накатывающих эмоций

Через пятнадцать или двадцать минут я все же вылезла из ванны и добралась до моей любимой кушетки на кухне. Сдернула покрывало, упала в постель.

Здравый смысл подсказывал смазать зашитые Белкой порезы каким-нибудь антисептиком. И принять обезболивающее. Но здравый смысл не смог бороться с изнеможением, и я провалилась в иное измерение. Последней мыслью была мысль о Вадиме. Каково ему там, после боя? Оказал ли ему помощь Константин… или кто-нибудь еще из их славной компании?…

Сон был темным, густым, лишенным каких-либо проблесков; сладостным, тянущимся, как мед, и не оставившим ни единого воспоминания. Я закрыла глаза – и открыла их снова. Но на часах было уже девять, а из окна били косые лучи майского солнышка. Пятница. День сорванного совещания в дорогой редакции.

Почему-то обычная повседневная жизнь, в которой требовалось зарабатывать себе на хлеб насущный, казалась страшно далекой, как будто нереальной. Все эти приходы и уходы, мелкие стычки из-за неплотной посещаемости, и бизнес-ланчи в ближайшем ресторанчике, и даже наши любимые авторы… как будто другой мир, другая планета. Неужели я с понедельника к этому вернусь?…

И тем не менее требовалось себя поднимать.

Я лежала, разглядывая разводы на стеклах.

Говорят, если вы проснулись и у вас ничего не болит – вы умерли. Судя по ряду признаков, я была на сей раз живее всех живых. А все-таки как чувствовал себя Вадим? Нашел ли свою машину?…

Если бы не Анур, я была бы мертва. А теперь даже не могла сказать Ануру спасибо. Оставалось только надеяться, что он… сам понимал… и, может, чувствовал. Остатком своей сущности, там, глубоко в белемните. Но здравый смысл подсказывал – Анур как личность больше не вернется.

Чему же обрадовался Вадим? Шансу сразить древнего мага?…

Или…

Я неловко повернулась и заскрипела зубами – во сне некоторые ранки и шовчики кровоточили, затем подсохли и прилипли к простыне.

Или он обрадовался шансу проиграть древнему магу?

И такой ценой, не нарушая присяги Федотову, спасти мою шкуру?…

Шкура настоятельно нуждалась в ремонте.

Я провела рукой в изголовье – там стояла тумба, а на ней лежал мой мобильник, из бока которого торчал шнур подзарядки. Надо же, вчера на рефлексе поставила.

Эсэмэски были в основном от Васьки.

«В Тамбов не едем, Белка не в состоянии бросить Мерлина. Маму выписали, была в больнице всего 3 ч. Катя позвонила, говорит, обычное дело. Если что, завтра буду готов туда стартовать. Поедем ночевать к Белкиным старикам в Быково».

«Чеда попробую сегодня вызволить».

«Ники, ответь что-нибудь. Тебе следак звонил?»

Примерно в час ночи – «Марьванне лучше, Белка у нее».

И затем в три:

«В Быково, пьем с дедами. Через три часа обратно в Москву. Ники! ТЫ ЖИВА?»

Я нажала на кнопку.

– Ларионов!!!

– Я жива, Васьк. Просто спала. Трудно было вчера.

– Слава богу, Ник… и как… все?

– Ну… продвигаемся, Васьк. Мне бы Женьку на свободе и с мотоциклом.

– Трудно будет! Ты бы знала, какую он ночку закатил там народу! За каким-то лядом снял то ли порвал майку, а у него на спине не совсем стертые письмена, а там сокамерники… в общем, в одиночке он, в изоляторе…

– Но ты же сможешь?

– Косвенно это зависит от того, поговоришь ли ты с Андрюхой из убойного…

Андрюха. Из убойного. И в тоне Васьки – пренебрежение, типичное для ситуаций, когда речь шла об альфа-самцах, к которым он сам не относился.