Это продолжается часами.

Я кончаю снова и снова. Я кончаю от его пальцев и языка, но больше всего от позиции сверху.

Оргазмы интенсивны и мучительны. Они накатывают на меня, как волны, сокрушая своей тяжестью. И пока я еще прихожу в себя, все еще обмякшая от удовольствия, Данте переворачивает меня и трахает в новой позе.

Мы оба истекаем по́том. Наши тела скользят друг по другу, гладкие и разгоряченные. Мы не останавливаемся, чтобы попить воды или передохнуть. Мы будем продолжать до самой смерти.

Наконец я понимаю, что больше не могу. Я не выдержу.

Данте забирается на меня сверху. Он жестко трахает меня, капли его пота стекают на мою обнаженную грудь. Я вижу, что он близок к завершению и наконец готов кончить сам. Он трахает меня все сильнее и сильнее, приближаясь к кульминации. Затем он хватает себя за основание члена и выходит из меня.

Он запрокидывает голову, на шее и плечах проступают сухожилия. Его напряженные мышцы вздулись от многочасовых нагрузок. Вены проступают на руках и тыльной стороне ладони, сжимающей его член. Он рычит, когда его охватывает оргазм. Огромные струи спермы вырываются из его члена, разбрызгиваясь по моей обнаженной коже, тяжелые и горячие. Он окрашивает мою плоть своей спермой, ее длинные струйки стекают по моей груди и животу. На фоне моей кожи она кажется белой и жемчужной.

Раскрасневшись и тяжело дыша, он снова садится на кровать.

Наши глаза встречаются.

Я касаюсь спермы на своем животе. Затем я подношу пальцы к губам и облизываю их, чтобы проверить, такая же ли она на вкус, как я помню.

Данте следит за мной блестящими глазами. Он тянется вперед и целует меня. Он снова прижимает меня к матрасу всем своим весом, целуя долго и крепко, зарывшись руками мне в волосы. Ему плевать, что я липкая и потная. И мне тоже.

Наши тела истощены и измучены, но мы не можем расстаться. Я не знаю, будем ли мы когда-нибудь удовлетворены. Мы слишком долго были в разлуке.

Данте отклоняется ровно настолько, чтобы заглянуть мне в глаза.

– Я никогда не переставал тебя любить, – говорит он. – И никогда не смогу.

Я хочу ответить ему теми же словами.

Но затем я вспоминаю кое-что. Кое-что ужасное, о чем Данте еще не знает.

Он не знает, что у него есть сын. Он не знает, что я хранила Генри в тайне от него.

Данте сказал, что никогда не сможет меня разлюбить… но он не знает причину, по которой это возможно.

Я должна сказать ему. Я должна сказать ему прямо сейчас, я знаю это…

Но я так долго ждала, чтобы вновь оказаться в его объятиях. Я вполне могу насладиться ими одну ночь, прежде чем рискнуть потерять все снова…

Так что я не выдаю Данте этот последний секрет. Я лишь притягиваю его ближе и целую снова и снова…

Данте

Я просыпаюсь рядом с любовью всей моей жизни. Сквозь щель в задернутых шторах просачивается солнечный свет, подсвечивая ее сияющую кожу. Очень аккуратно, чтобы не разбудить Симону, я вдыхаю запах ее волос, которые пахнут все так же тепло и сладко, как сандаловое дерево. Она ничуть не изменилась. Ни в чем, что имело бы значение.

Хоть я и стараюсь не разбудить девушку, но ее веки дрожат, и она глубже зарывается в мои объятия, прижимаясь лицом к моей груди. Ощущению от прикосновения ее обнаженной плоти к моей трудно противостоять. Мой член уже набухает между ног, упираясь ей в живот. Мы лишь немного двигаемся, и я уже скольжу внутри Симоны.

Я вхожу в нее нежно и медленно, понимая, что после вчерашнего девушка может чувствовать сухость.

Я никогда не пробовал такой секс. Жестокий, первобытный, животный, катартический. Он был необходим мне. Он был необходим мне именно так, как это случилось. Мне нужно было вновь овладеть Симоной. Мне нужно было сделать ее своей во всех смыслах. Мне нужно было подчинить ее, чтобы осознать, что она действительно вновь принадлежит только мне.

Возможно, это ненормально. Но я знаю, что Симона понимала. Она хотела этого так же сильно, как и я.

Нам обоим это было нужно. Нам нужно было воссоединиться именно так, как никто другой бы не понял и не вынес. Мы с Симоной родственные души. Родственные души не трахаются, как обычные люди. Мы высвобождаем свои самые темные и необузданные желания, без стыда и осуждения. Мы можем заниматься сексом с насилием или нежностью, агрессией или заботой, и это никогда не будет понято неправильно. Это только сближает нас.

Я никогда не чувствовал такой близости с Симоной, как теперь. Она моя половинка. Девять лет я бродил по свету только с половиной души и не думал, что когда-нибудь снова стану целым.

Я целую Симону. Даже сейчас, когда мы оба сонные и грязные, мне нравится вкус ее губ. Мы так и не были в душе, но это неважно. Мне нравится запах ее пота на коже.

Я трахаю ее медленно, крепко прижимаясь к ней всем телом. Я чувствую, как ее клитор трется о низ моего живота, прямо над моим членом. Я раздвигаю ее бедра и трахаю ее еще глубже и сильнее, пока она не начинает кончать. Она прижимается ко мне, ее киска пульсирует и сжимается вокруг моего члена.

В этот раз я не сдерживаюсь. Я могу кончать, когда захочу. Так что я расслабляюсь и кончаю прямо в эту теплую, влажную киску, которая сжимает меня крепче, чем любая перчатка. Даже крепче, чем рука, обхватывающая мой член. Я погружаю свой пенис глубоко в нее и продолжаю двигаться, потому что мне нравится ощущать эту влажность внутри нее.

Я не вынимаю член. Я хочу быть частью Симоны так долго, как это возможно.

Так мы лежим какое-то время в полудреме, купаясь в лучах солнца.

Затем наконец Симона встает, чтобы сходить в туалет.

Я включаю душ, чтобы мы могли освежиться.

Как только Симона присоединяется ко мне, я начинаю намыливать ее, дюйм за дюймом. Я мою ей волосы, массируя пальцами кожу головы. Она льнет ко мне, все еще ослабевшая после вчерашней ночи.

– Мы так и не обсудили, что сказал Кенвуд, – говорю я.

– Верно. – Симона глубоко вздыхает, но я думаю это от массажа головы, а не от слов Кенвуда. – Он сказал, что не нанимал никого для убийства