Или возьмем для примера воспоминания о детстве тридцатилетнего человека. На пятом году жизни с ним произошла тысяча разных событий. Но теперь в свои тридцать он едва ли вспомнит три-четыре: день, когда он пошел гулять с другом, а тот сбежал со старшим товарищем, или радостное утро, когда он обнаружил под елкой трехколесный велосипед, или же ночь, когда отец вернулся домой пьяным и ударил мать, или тот день, когда потерялась его собака. И хотя это – все, что он может припомнить, любопытно заметить: об этой горстке событий он сохранил гораздо более отчетливые воспоминания, чем о девяноста девяти процентах событий, случившихся с ним только вчера.

Память не есть простой отпечаток, оставленный прошлым; она – хранитель того, что имеет значение с точки зрения наших самых глубоких надежд и страхов. Поэтому память – лишнее свидетельство тому, что наше отношение ко времени гибкое и созидательное, и важность для него имеет не показываемое часами время, а качество нашего опыта.

Это не значит, что можно не обращать внимания на количественное время: мы всего лишь указываем, что только таким временем человек жить не может. Человек неизбежно является частью естественного мира, всесторонне в него вовлечен; мы лишь в редких случаях живем дольше семидесяти или восьмидесяти лет, как бы к этому ни относились. Мы стареем, мы теряем интерес, если долго работали наизнос, и нам неизбежно придется трезво взглянуть на часы и календарь. Человек умирает, как и любая форма жизни. Но он – животное, знающее об этом, могущее предвидеть смерть. Зная о времени, он может контролировать его, используя его по своему усмотрению.

Чем более человеку доступна способность сознательно направлять свою жизнь, тем конструктивнее он использует свое время. Однако чем более человек склонен к конформизму, чем менее он свободен, чем проще он устроен, чем чаще он следует не собственному выбору, а компульсии, тем вернее он становится объектом количественного времени. Он – слуга часов и звонков; он преподает столько-то и столько-то часов в неделю, ставит такое-то количество заклепок в час, он радуется или печалится в зависимости от того, понедельник ли, а значит начало рабочей недели, или пятница – ее конец; он оценивает, достаточным ли было вознаграждение, по тому, сколько времени он вложил. Чем больше он конформист и несвободный человек, тем более властно над ним время. Он «отбывает срок» – невероятно точное выражение, которым описывают тюремное заключение. Чем менее живым является человек – под «живым» тут понимается «тот, чья жизнь течет в осознанном направлении», – тем больше его время становится временем, отображаемым на часах. Чем более он живой, тем больше он живет по качественному времени.

«Человек, живущий интенсивно, на самом деле живет, – как говорит Э. Э. Каммингс[95]. – А человек, доживший до ста двадцати, не обязательно жил. Вы скажете: “Миг растянулся на целую жизнь” – это клише, но оно истинно, и наоборот: бывает, путешествуешь поездом, и охватывает невероятная скука. Читаешь детективы, чтобы убить время. Но проходило бы время хорошо, стали бы вы его убивать?»

Часть тревоги, которая связывается у нас сегодня с темой «утекающего сквозь пальцы времени», имеет происхождение более глубокое, чем нависающая угроза войны или атомной бомбы. Ведь быстротечность времени ужасала людей во все времена. Собака не переживает, что пролетел еще один месяц или год; но многих людей мысль об этом застает врасплох. Они могут счесть время своим главным врагом, представив его в виде пугающего образа смерти-жнеца; или, напротив, они облегченно вздохнут, приговаривая: «Время – на нашей стороне». Самым очевидным примером страха времени является боязнь старения. Но такой страх обобщенно есть символическое выражение того факта, что осознание времени всякий раз ставит нас перед вопросом: жив ли я, продолжаю ли расти или же просто пытаюсь предотвратить неизбежный упадок и исчезновение? Кажется, К. Г. Юнг точно выразил мысль, что человек боится старения ровно в той мере, в какой он не живет в настоящий момент. Отсюда следует, что наилучший способ справиться со страхом старения – убедиться, что живешь полной жизнью в данный момент времени.

Но что еще важнее, люди боятся времени, потому что, как и в случае одиночества, оно усиливает чувство опустошенности, пугающего «вакуума». На повседневном уровне это проявляется в страхе скуки. Как сказал Эрих Фромм, человек – «единственное животное, которое может скучать», и в этой короткой сентенции ухвачена очень важная вещь. Скука – это «профессиональная болезнь» человеческого существа. Если человек замечает время лишь по тому, как за днями идут дни, лето сменяет зиму, если в его жизни ничего не происходит, и лишь часы утекают один за другим, это значит, что ему крайне необходимо избавиться от невроза, в противном случае он будет мучиться от скуки и опустошенности. Интересно, что когда нам скучно, нас начинает клонить в сон, то есть наше сознание стремится свернуться и, насколько это возможно, «затухнуть». Любой человек так или иначе сталкивается со скукой: например, значительная часть нашей работы предполагает рутинные задачи, но она становится невыносимой лишь в том случае, если ее не выбирали и если она не утверждена самим человеком как необходимый путь к высшей цели.

Реже встречается случай, когда предчувствие пустого времяпрепровождения становится для человека пыткой по той причине, что отсутствие занятий, встреч, самых обычных планов «сводит с ума» своей неопределенностью. Когда, либо из-за каких-то особенных проблем, вызванных чувством вины и тревоги, как в случае с Макбетом, либо из-за чувства внутренней пустоты, свойственного многим людям сегодня, человеческая жизнь «утрачивает смысл», вполне реальной становится следующая ситуация:

В этом состоянии главным желанием человека становится «вымарать» время, как добавляет Шекспир, либо довести себя по отношению к нему до бесчувствия. Напряженные усилия могут приводить к интоксикации и, в крайних случаях, к наркотической зависимости или к более распространенному стремлению заполнять чем-то время, чтобы оно «поскорей прошло». В некоторых языках, например французском и греческом, для описания отдыха используется выражение: «Я провел время так-то и так-то». В нашей стране мы пользуемся схожим количественным словом: «Я потратил столько-то и столько-то времени». Любопытным дополнением к страху времени является тот факт, что если незаметно для них пролетает много времени, люди склонны считать, что они «хорошо провели время». «Хорошо проведенное время», таким образом, определяется как бегство от скуки. Получается, будто целью становится быть как можно менее живым – словно жизнь, как тонко подметил Фред Аллен[97], есть «бесполезный эпизод, нарушающий во всех остальных отношениях благодатное состояние не-существования».